Если бы я прежде не наблюдала за двумя любимыми людьми, которых медленно убивала эта болезнь, я поддалась бы уговорам и позволила бы ему и дальше укореняться в моей жизни. Я перестала бы скрывать, что безумно влюблена в него. Мы съехались бы, возможно, отправились куда-то путешествовать, и, быть может, я в итоге вышла бы за него замуж.
Единственной слабостью, которую я позволила себе, несмотря на болезнь, было то, что я допустила Каллума в свою жизнь. Наши отношения достигли точки невозврата так быстро, что, когда я осознала, что на самом деле происходит, я уже не хотела останавливаться. Я рассматривала это в качестве роскошной награды за то, что так хорошо сохранилась, несмотря на годы.
Но довольно. Моя награда, удобство, которое я буду испытывать в течение последних месяцев или лет жизни, и близко не сравнится с болью, которая обрушится на Каллума. Я наблюдала за тем, как в нем постепенно просыпаются жизнерадостность и внутренний свет, как Каллум понемногу выползает из раковины, в которой прежде жил. Я не хочу быть той, кто отбросит его назад.
Я не собираюсь разыгрывать из себя мученицу. Не хочу, чтобы он наблюдал за моим умиранием. Я хочу, чтобы он запомнил меня такой, какая я сейчас. Пусть Каллум возьмет воспоминания обо всех этих месяцах с собой и пронесет до конца своей жизни. Пусть продолжит расти. Мне бы хотелось, чтобы через десять лет, когда он случайно наткнется на фотографии, где мы запечатлены в этом прибрежном домике, или ныряем с маской и трубкой, или летаем на буксируемом парашюте, или посещаем галерею искусств, Каллум улыбнулся бы и вспомнил обо мне с любовью и легкой ностальгией. Я не хочу, чтобы, глядя на ту же фотографию, он содрогался бы при мысли обо мне, извивающейся, корчащейся, истекающей слюнями на подушке в хосписе. Я не хочу, чтобы он менял мне катетерный мешочек, или кормил через назогастральный зонд, или постоянно напоминал мне, как меня зовут.
И да, возможно, это эгоистично с моей стороны, но мне нравится то, как он на меня смотрит. В его взгляде ощущается восхищение. И я тоже смотрю на него с восхищением. Это святое. Я хочу запомнить все хорошее, а не то, что случится после.
Когда я сказала маме, что должна отпустить его, мама умоляла меня передумать. Она хочет, чтобы я все ему рассказала и позволила самому решать, как поступить. Мы шли по подъездной дорожке. Каллум вырвался вперед и скрылся в доме. Мы с мамой оставались снаружи около часа. Мы обе плакали. Мама долго-долго убеждала меня в том, что мне не обойтись без его любви. Кажется, в конечном счете я смогла ее переубедить. Она, как никто другой, должна понимать, что здесь к чему.