… Тук… Тук… Перед диваном они замерли. С большим трудом Леонора подняла веки. Кто-то загораживал свет лампы. Кто-то в черных брюках. Этот человек помахал перед ее лицом листом бумаги – она почувствовала движение воздуха. Потом рука остановилась и выронила бланк телеграммы, который, вспорхнув, приземлился ей на ногу.
– Твой дружок мертв.
Слова эти, как и лист бумаги, вспорхнули и унеслись вслед за звуком шагов уходившего Алекса.
Ган вжался всем телом в камень и соскользнул по нему на землю. Песок и пыль посыпались ему за шиворот. Он затаил дыхание, во рту пересохло. Губы его дрожали. В ушах до сих пор гремела пальба.
Еще один выстрел разорвал неподвижный воздух. Ган обхватил колени руками и свернулся клубком. Новые выстрелы, и от каждого тело дергалось, как будто пули попадали ему в спину. Затем наступила тишина. Ган напряженно вслушивался, но мешал гулкий стук в ушах, совпадающий с ударами его сердца. Шум завевшегося мотора, шорох отъезжающей машины… Но Ган продолжал слушать, скорчившись на земле за камнями. Высовываться ему не хотелось – он не желал видеть того, что там произошло.
Наконец внутри у него все постепенно улеглось, и Ган разжал руки. По-прежнему с закрытыми глазами, он поднялся, прижимаясь к скале, выпрямился и глубоко вдохнул. А потом открыл глаза и содрогнулся. На земле, распластавшись, лежали трое. Страшные следы кровавой бойни.
Ган взглянул в обе стороны дороги и облизал растрескавшиеся, пересохшие губы. «Этот человек может вернуться, – напомнил он себе и еще раз огляделся по сторонам. – К тому же он мог быть не один». Хромая и чувствуя свою уязвимость, Ган вышел на открытое место и заспешил по пыльной дороге, оставляя деревянной ногой круглые отметины в мягкой почве.
Пот бежал по лицу, от него чесалась борода. Он осторожно подошел к телам. У первого человека, лежавшего лицом вниз, была снесена задняя часть головы и одежда залита кровью. Волна тошноты поднялась слишком быстро, и Гана вырвало прямо на его ботинок. Продолжая блевать, он отвернулся в сторону, но от терпкого запаха крови под жарким солнцем было не уйти.
Начали слетаться мухи, и вот уже над развороченным черепом кружился жужжащий рой. Над головой Гана кругами летали вороны, и их темные тени скользили по земле и лежащим трупам. Во рту снова почувствовался вкус желчи. Через час от этих людей уже мало что останется. Начнут мухи, продолжат вороны и стервятники. Потом запах смерти учуют динго и прибегут сюда, чтобы с рычанием разорвать остатки.
Их нужно похоронить. Эта неожиданная мысль вцепилась в него своими иссохшими пальцами. «Бессмысленно», – отговаривал себя Ган. Он был слишком стар, чтобы похоронить и одного человека, не говоря уже о трех. Да он просто загнется, пытаясь выкопать могилы на такой жаре, и тогда трупа будет уже не три, а четыре. Вороны, раскачивавшиеся на ветках, внимательно наблюдали за ним, ожидая своего часа. Мух заметно прибавилось. «Не могу позволить, чтобы человек заканчивал таким вот образом. Это неправильно». Ган уже чувствовал тяжесть лопаты в своих руках. «Они же мертвые уже, им все равно! – кричал ему внутренний голос. – Кожа и кости все равно подвержены разложению, похоронены они или нет. Не стоит это твоего пота».