Мистер Файерфилд попытался как-то снять напряжение и заставить девочку взглянуть в его сторону:
– У тебя был тяжелый день. Я думал, ты уже спишь.
Она слабо улыбнулась. От него тянуло сладковатым запахом трубочного табака.
– Одиннадцать! – Оуэн покачал головой. – Тебе одиннадцать лет, просто не верится. Казалось, еще вчера ты была маленькой девочкой, а сейчас уже почти взрослая. – Он шутливо погрозил ей пальцем, и его прищуренные глаза загорелись любовью. – Дорогая, ты заставляешь меня чувствовать себя стариком.
Он оглядел комнату:
– Ты не открыла ни один из своих подарков.
От стыда за свой поступок она покраснела и отвернулась.
– Ты ни в чем не виновата, Леонора. – Он легонько ущипнул ее за подбородок. – И тебе не из-за чего смущаться. – Он задумчиво покрутил на пальце обручальное кольцо. – Она слишком строга с тобой. И всегда такой была. – Он помолчал немного, снова вынул часы, взглянул на них и сунул в карман жилета. – Меня ждет машина, – продолжая сидеть, сказал он. – Я уезжаю по меньшей мере на полгода. В Китай и Японию. – Он нахмурился. – Эти путешествия уже не те, что раньше, все стало сложнее. Это трудно объяснить. Как будто мир растягивается, словно резиновый. Раньше все было намного проще, более доброжелательно. Мир меняется, дорогая, и я не уверен, что в лучшую сторону. – После этих невеселых слов он нахмурился, но затем складки озабоченности сменились улыбкой. – А тебе уже одиннадцать, подумать только! Ты тоже меняешься прямо у меня на глазах. – Он снова шутливо поднял палец. – Ты больше не расти, пока меня не будет, договорились?
Она кивнула.
– Я привезу оттуда шелковое кимоно, которое будет идти к золотистому цвету твоих волос и твоим глазам. – Он подмигнул ей. – И еще, может быть, нефритовое дерево. Ведь мы с тобой любим камни, верно?
Дядя нагнулся и поцеловал ее в лоб. Казалось, он хотел сказать что-то еще, но вышел из комнаты, и фраза осталась недосказанной. Через несколько минут ее окно осветили фары «роллс-ройса», который развернулся перед домом и покатил по обсаженной соснами подъездной аллее.
Леонора прижала руки к животу. Комната зияла пустотой, балдахин над кроватью угрожающе увеличивался в размерах, из распахнутой пасти камина тянуло холодом. Без дяди в доме стало заметно холоднее, как будто с шеи, которая уже начала мерзнуть, сорвали шарф. И дело не в том, что он был по-особому внимательным или веселым, – просто он был отвлекающим фактором между ней и Элеонорой. Когда Оуэн уезжал, беспокойство тети всегда оборачивалось жестким фокусированием ее внимания, странным и четко выраженным, на Леоноре. Что бы она ни делала, все было неправильно, поэтому девочка проводила дни в надежде испариться с утренней росой.