Там у них за сценой телевизор стоит, то есть не телевизор, а монитор. И по нему дирижёра показывают из ямы. Трудно это: они тут, за сценой, должны с оркестром в яме вместе сыграть. Для этого дирижёр им в мониторе палочкой машет, чтобы совпадало.
И там один такой есть, маленький трубач. Шутит всё время. Взрослый, просто ростом маленький, чёрный такой, на цыгана похож. И вот я сразу понял, что он главный. Первая труба. Я на него смотрел. Кажется, ничего ему не стоит на трубе играть. Будто просто наигрывает себе. Только подносит к губам мундштук – сразу музыка.
Я потом неделю ходил с этим звуком внутри, с голосом трубы. А спектакль забыл, как называется. Опера какая-то, может, «Кармен». А может, и нет. Чего-то там про любовь-кровь. Ну, как всегда.
Я сейчас редко с мамой в театр хожу. Должен же с Лёвкой кто-то быть, когда она в театре. Вот он вырастет скоро, будем вместе ходить. Я ему покажу этого, с трубой.
Лёвка носится по квартире и орёт. Орёт в том смысле, что поёт. Песни его, например, такие:
– П’овода, п’овода, п’овода-а-а-а! Везде п’овода, да-а! Чё’ные п’овода-а!!!
Мне кажется, у меня из ушей уже лезут провода эти.
А мне надо его накормить. Такая вот незамысловатая задача. Я ничего не могу делать, ни о чём думать, у меня клубок проводов вместо мозга!
– Лёва! Перестань уже!
– П’овода-а-а!
Я хватаю его и трясу. Получается «п’овода-да-да-да».
На детей нельзя орать. И я знаю по себе: когда на меня орут, это бесполезно. Если орут, то я перехожу в режим ожидания – просто жду, пока перестанут. И потому сейчас я тихо, спокойно и сдержанно говорю ему:
– Если ты, мелкое бесполезное существо, ещё раз заорёшь свои «провода», то я тебя запру на балконе. А там холодно.
– Не буду п’о п’овода, – говорит Лёва.
– Честно?
– Честно-п’ечестно!
Я удивляюсь такой лёгкой победе. Не может быть. Но вдруг… Может, я такой и правда хороший воспитатель? Вообще я молодец, не орал вот. Правда, непонятно, что бы я делал, если бы Лёвка не сдался сразу. Не могу же я его в самом деле запереть на балконе. А вдруг он упадёт оттуда. Он же маленький.
Я ему достаю машину, большую – на ней можно сидеть, ездить, перебирая ногами, и гудеть кнопкой. Раньше она ещё пела какую-то песенку, но это сломалось. И хорошо: мне Лёвкиного пения хватает. Она завалена игрушками, эта машина, но я достаю её из-под завалов, как великан, – вот я какой добрый и сильный. Катайся, Лев!
…Он и правда катается по коридору, врезается в шкаф, едет обратно. И орёт:
– Гхозеткааа! Гхозетка, гхозеточка моя-а-а!!!
Розетка. Ладно, пусть так.