Они сидят в нашем подъезде под лестницей. У батареи. Молча сидят. Как замёрзшие большие птицы. Без крыльев. Совершенно закоченевшие. Они греются тут, в холодном подъезде.
И мне как-то жутко от того, что они молчат. Будто нет сил на разговоры. Люди из южных стран, как же им тут холодно!
Папа аккуратно ставит меня на пол, на здоровую ногу.
– Здравствуйте, – говорит он этим людям. Двое поднимают головы, кивают. Остальные так и сидят.
– Ассалому алейкум, – говорит папа. И добавляет несколько слов на незнакомом языке.
Головы поднимают все, заулыбались. Ой, молодые совсем; а я думал – старики…
Папа достаёт из рюкзака термос.
– Оставите пустой здесь, – говорит он по-русски.
– Спасибо, – отвечает самый маленький, бородатый. – Какой квартира? Принесём.
Папа отвечает им. Они наливают чай в крышку, идёт пар. Передают друг другу, пока не пьют, просто смотрят на пар, улыбаются. Заговорили тихонько, отмерли.
Мы молча выходим на улицу. Мы идём гулять. Да, я с костылём, но это пройдёт. И я буду ходить где захочу. А они?..
– Может, новый чай надо нам сделать? – спрашивает мама.
– Ладно, – говорит папа, – зайдём в этот ваш с Лёвкой «Макдональдс».
Лёвка подпрыгивает чуть не на высоту своего роста.
– Это какой язык был? – спрашиваю я папу.
– Узбекский, – отвечает он.
– Откуда ты знаешь его?.. И как ты понял, что они узбеки?
– Обижаешь, сын. Антрополог я или кто? Языка я не знаю, конечно, но в пределах пары слов могу что-нибудь сообразить.
И не так-то и холодно – эти минус двадцать. Когда ты не голодный и дома тепло.
* * *
В школу меня папа привозит, а там я сам скачу с костылём по лестницам: вверх – легко, но и вниз научился. А наши мне иногда помогают рюкзак носить.
Мы стоим втроём, с Яшей и Костиком, и чего-то так это смешно. Я вишу на своём костыле – научился так ловко стоять и немного качаться на нём. Яшка рассказывает, и мы хохочем.
И вдруг мимо проходит Тонька. И лицо у неё какое-то такое… Нехорошее.
Убежала куда-то наверх.
Мы так и трепались, и я даже смеялся, по инерции как-то. А перед глазами – Тонька. Чего это с ней?
– Я сейчас, – сказал я и отвалился от них. Костику махнул рукой, что не надо мне помогать, сам.
Поскакал наверх тоже. На последнем этаже никого нет. Я, наверное, выдумал чего-то. Мало ли у кого какое лицо. Но я же Дине обещал. Присмотреть за ней.
На всякий случай попрыгал по коридору в дальний закуток. Там подоконник. И на нём – да, Тонька сидит. В окно смотрит.
– Тонь! Случилось чего?
Послала меня. Ух, как мужик прямо. Да, значит, случилось.
И опять в окно смотрит. Не плачет. А как-то даже хуже.