– Посредственно, сударыня. И уж конечно, не мне тягаться с тем блестящим молодым человеком, за которым мы оба наблюдаем.
– В таком случае, – заявила Софи, – на вашем месте я не стала бы приглашать Сесилию на вальс!
– Я уже пытался сделать это, и ваше предупреждение излишне: она приглашена на все туры вальса и даже на кадриль. Самое большее, на что мне остается надеяться, – это станцевать с нею контрданс.
– Не делайте этого! – посоветовала ему Софи. – Пытаться поговорить с партнершей во время такого танца – последнее дело, поверьте!
Он окинул ее столь же откровенным взглядом:
– Мисс Стэнтон-Лейси, вам, очевидно, известны мои обстоятельства. Не скажете ли вы мне в таком случае, каковы мои шансы и кто сей Адонис, что столь безраздельно завладел вниманием мисс Ривенхолл?
– Его зовут Огастес Фэнхоуп, он поэт.
– Звучит зловеще, – беспечно отозвался лорд Чарлбери. – Я знаком с его семейством, разумеется, но, кажется, до сих пор не встречался с этим изысканным юношей.
– Очень может быть, поскольку до недавнего времени он работал в Брюсселе у сэра Чарльза Стюарта. Лорд Чарлбери, вы кажетесь мне здравомыслящим человеком!
– Я предпочел бы вместо этого иметь античный профиль, – горестно отозвался он.
– Вы должны понять, – продолжала Софи, пропустив мимо ушей столь фривольное замечание, – что половина молодых девушек в Лондоне влюблена в мистера Фэнхоупа.
– В это нетрудно поверить, но я завидую только одной его победе.
Она собиралась было возразить ему, но в эту минуту их прервали. Лорд Омберсли, уехавший куда-то после ужина, появился вновь, на сей раз в сопровождении пожилого тучного мужчины, в котором все присутствующие без труда узнали одного из членов королевской фамилии. Это в самом деле был герцог Йорк собственной персоной, единственный из сыновей Георга Фермера[80], в точности походивший на своего отца. У него были такие же голубые глаза навыкате, нос с горбинкой, пухлые щеки и обиженно надутые губы, только он был намного крупнее отца. Туго натянутые панталоны грозили вот-вот лопнуть на его животе, он хрипел и страдал одышкой при разговоре, но принцем был добродушным и веселым, любящим удовольствия. Не придавая особого значения церемониям, он находил доброе слово для всех, кого ему представляли. И Сесилия, и Софи удостоились такой чести. Его королевское высочество выразил восхищение красотой Сесилии с той же прямотой и откровенностью, с которой ранее отпускал комплименты мисс Рекстон, и никто не сомневался в том, что, встреть он ее в менее людном месте, очень скоро пухлая герцогская длань покоилась бы у нее на талии. Софи не вызвала у него столь явных амурных устремлений, но он очень мило побеседовал и с ней, поинтересовавшись, как поживает ее отец, и высказал мнение, что сейчас сэр Гораций наверняка вовсю развлекается в обществе бразильских красоток, ловелас он этакий! После принц обменялся приветствиями еще с несколькими друзьями, прошелся по залу и в конце концов с хозяином дома и двумя приятелями удалился в библиотеку сыграть партию в вист.