– Слушай, Федор! Ну, что ты мудришь! – возмутился Генрих, выслушав невнятное бормотание Берга. Его вообще возмущало то, как работают даже самые лучшие из тех, с кем приходилось иметь дело, руководя такой махиной, какой являлась на самом деле Русская империя. – Федор, ты же военный человек! Какие у нас с тобой могут быть здесь проблемы? Да, пусть генштаб хоть на голову встанет со своими заумными прожектами! Есть же опыт. Ты помнишь, чем я прорывал оборону американцев в Мексике? Четыре танковых батальона. На круг сто двадцать машин. В каждом батальоне рота мотострелков, плюс мотострелковый батальон и рекогносцировочная рота. Вот и считай количество БМП и броневиков. Инженерам танки не нужны, тыловикам тоже. Связистам несколько броневиков не помешают. И мобильные средства ПВО. Там тоже есть бронированные машины. Вот тебе и вся бухгалтерия. Берем нашу дивизию, отменяем, на хрен, полковое звено, уменьшаем количество батальонов, выводим понтонеров в отдельное формирование, и пусть генштабисты продолжают онанировать на свои завиральные идеи! Теоретики, понимаешь! Ты все понял?
Берг, похоже, понял. Он, вообще, был отнюдь не глуп. Недаром же Генрих сразу наметил его в военные министры. Проблема в другом. Люди, и даже самые дельные из них, за годы «демократического бардака» совершенно разучились думать. Впрочем, и при царях, если честно, инициатива не поощрялась. Тем более, самостоятельное мышление. А уж ответственность на себя взять… Ну, это сопоставимо с подвигом на поле брани, никак не меньше.
Генрих от возмущения даже стопку водки выпил, хотя и зарекался не притрагиваться к спиртному до прихода Наташи. Разговор, как следовало предполагать, предстоял непростой. Это если мягко выражаться. А грубо – Генрих себе сегодня позволить не мог.
«Вот, что делают с нами женщины, – вынужден был признать он, вполне оценив и свои мысли, и сопровождающие их эмоции. – Особенно, некоторые из них…»
А за пять минут до появления Натальи позвонил Роман. Спросил все ли в порядке. Выслушал терпеливо вежливый ответ Генриха. Замялся было, но взял себя в руки и, преодолев наконец вообще-то не свойственное ему с другими людьми стеснение, предложил встретиться.
– Просто поговорить хочется… – признал император, все еще выстраивающий свои отношения с Генрихом, но, похоже, так в этом и не преуспевший.
Ну, что тут будешь делать?! Молодость, да и обстоятельства непростые… Но, с другой стороны…
«За кого он меня держит? Я ему кто? Слуга? Принеси, подай?!»
– Извините, ваше величество, – вежливо, но твердо ответил Генрих, – но не могли бы мы перенести этот разговор на завтра?