«Это жизнь, – вдруг понимает он. – И это то, что они собираются у меня отнять!»
Перед глазами проходит все действо по порядку. Зачитывание приговора, срывание погон и орденов, ломание шпаги, гнусный спектакль с расстрелом, остановленным в последнее мгновение отмашкой генерал-адъютанта Засекина, кандалы…
– Покайтесь, Генрих Романович! – предлагает Засекин. – Государь проявил милость, а вам, сударь, стоило бы проявить благоразумие. Не тогда, так сейчас!
– Передайте, что он зря оставил меня в живых…
А потом, как и всегда в этом сне, шум, громкие невнятные голоса и кровавый туман, застилающий взгляд…
* * *
Сон этот обычно ни к чему хорошему не приводил – проверено практикой. Дела шли неважно, и настроения что-то менять, не было, хоть убей. Возможно, правда, что причина крылась не в самих делах, а именно в состоянии души, которое и провоцировало все остальное, но, как говорят в России, что в лоб, что по лбу, особой разницы нет.
Расставшись с Натальей, Генрих первым делом оторвался от всех приставленных к нему хвостов, вернее парни Людвига отсекли наружное наблюдение, не сильно заботясь о том, чьи это были топтуны и зачем, и вывели командира к старенькому, ушедшему в топкую землю едва ли не до середины окон, неприметному трактиру на Солдатской улице в Гавани. Там Генрих провел следующие два с половиной часа утреннего времени, подгадав так, чтобы успеть на такси на Боровую улицу ровно в полдень. Но до встречи с Карварским и Натали было еще далеко, и Генрих заказал яичницу по-малоросски с жареным салом, помидорами, луком и сладким перцем.
Он вышел из квартиры на Малом проспекте, толком не позавтракав, если только чашка крепкого чая и пятьдесят граммов коньяка с папиросой не заменяют полноценный завтрак. Жизненный опыт подсказывал, что не заменяют, и даже более того, пустой желудок легко провоцирует депрессию, тогда как полный – склоняет к благодушию.
«И ко сну клонит, но спать мне нынче недосуг!»
– Итак! – Генрих взялся за яичницу и посмотрел на Людвига, устроившегося напротив с точно такой же порцией. – Приступай, но не торопись. Говорят, все дело в тщательно прожеванной пище!
– Это точно, – согласился Людвиг. Он неторопливо намазал масло на ломоть белого пшеничного хлеба, положил сверху кусок ветчины и, поколебавшись мгновение, добавил пластинку жирного швейцарского сыра. – Совершенно не успеваю нормально поесть, командир. Все какой-то перекус: пирожки да вариации на тему. С чего начнем?
– А какие есть предложения?
– Пункт первый: инцидент на Крюковом канале, – начал перечислять Людвиг, одновременно приступая к еде. Одно другому, в его случае, отнюдь не мешало. – Пункт второй: баронесса, ну это как бы взаимосвязанные дела, но вот вопрос об Ольге Федоровне Берг я бы предложил вывести в отдельное производство.