– Удостоверение, пожалуйста.
– Оно на русском языке.
– Покажите.
Мужчина встал, подошел к Генриху и, вынув из кармана, раскрыл перед ним удостоверение, затянутое в бордовую с золотым тиснением кожу.
– Теперь мы можем перейти на русский язык?
– Можем, – кивнул Генрих и обернулся к зеркалу. – Для протокола. Отметьте, будьте любезны, что русский язык я выучил в детстве от своей няни Арины Родионовны.
– Издеваетесь?
– Развлекаюсь, – улыбнулся Генрих.
– Итак, ваше имя, звание, гражданство? – задал вопрос Зарецкий, возвращаясь к столу.
– Генрих Хорниссе, гражданин Швейцарской Конфедерации, воинского звания не имею.
– Однако вы известны, как полковник Хорн, разве нет?
– А Петр Константинович – как государь-император, и что с того?
– Допустим, – капитан достал из кармана и положил на стол российский общегражданский паспорт, неторопливо пролистал страницы. – Однако, согласно этому документу, вы, сударь, находитесь в русском подданстве, и зовут вас Генрих Николаевич Шершнев.
– Для протокола! – Генрих снова повернулся к зеркалу и смотрел туда, в зазеркалье, словно мог видеть тех, кто прячется в комнате за стеной. – Это подлог и инсинуация. Паспорт мне не принадлежит, моих отпечатков на нем нет.
– И в самом деле! – Зарецкий словно бы даже обрадовался. – И бог с ним! Вы ведь не тот Шершнев, что в паспорте. Вы не Николаевич, а Романович!
– Слишком много слишком сложных русских имен, – покачал головой Генрих. – Я запутался. Попробуйте объяснить простыми словами, о чем мы, собственно, говорим? Вы обвиняете меня в подделке документов?
– Нет, я обвиняю вас в том, что вы, сударь, государственный изменник, предатель и подлец, лишенный решением военного трибунала званий и наград и приговоренный к бессрочной каторге. Я обвиняю вас в том, что вы бежали с каторги, убив при этом одиннадцать человек, в том числе нескольких жандармов и офицеров при исполнении. То есть в дополнение к прошлым вашим винам вы также убийца и беглый каторжник. И этого вполне достаточно, чтобы вздернуть вас по решению военно-полевого суда, а состав его согласно Уложению о военно-полевых судах на Императорском военно-морском флоте может ограничиваться двумя старшими офицерами. Я – капитан первого ранга, Ольга Федоровна, – вежливый кивок в сторону женщины, – капитан-лейтенант. Как полагаете, можем мы вас повесить?
– Не можете! – Генрих едва не улыбнулся, поняв, откуда у этой истории «ноги растут». Капитан почти слово в слово пересказал один печальной памяти оперативный документ, гулявший лет двадцать назад по просторам империи, от одной «право имеющей» конторы к другой и обратно.