И тем не менее первое, что Ира увидела еще с порога, была примета времени — крупный золотой «роллекс» в горбатой, похожей на ящик от почтовой посылки коробке. «Роллекс» был красив какой-то страшноватой уверенной красотой, именно уверенной, потому что властно притягивал к себе взгляд, будто удав, а притянув, уже не отпускал.
Ира восхищенно улыбнулась, одобрительно качнула головой: эти часики очень бы подошли ее суженому.
На ее движение головой разом среагировал тощий, с прилизанным и тщательно напомаженным черепом, наряженный в красную рубаху со стоячим воротничком типичный приказчик начала века:
— Что, мадемуазель, нравится хронометр?
— Еще бы! «Роллекс» — лучшие часы в мире.
— Да уж, не чета нашему «Полету». Я и говорю — хронометр. Идут с погрешностью две секунды в год. Либо сюда секунда, либо туда.
Протянув руку к прилавку, Ира машинально погладила пальцами стекло, прикрывающее «роллекс».
— Посмотреть можно?
— А потянете такую покупку, мадемуазель? — в голосе приказчика появились скрипучие сомневающиеся нотки. Наглый вопрос.
— Если не потяну сейчас, то потяну через два месяца. Должна же у человека быть цель, — вид у Иры сделался надменным, властным.
Это подействовало на продавца. Он поспешно достал часы из стеклянного аквариума, произнес в старинной приказчьей интонации:
— Пожал-те!
— И сколько это стоит? — небрежно спросила Ира, тихонько щелкнула пальцем по боку коробки.
— Для состоятельных людей — немного, для несостоятельных — сумма оглушающая: восемь тысяч долларов.
— Средняя сумма, — небрежно кивнула Ира, хотя внутри у нее все сжалось: сумма действительно была оглушающей.
— За границей они могут стоить дороже, — сказал приказчик, — много дороже. У нас эти часы оказались случайно: сдал на комиссию один космонавт. А космонавты, они люди гордые, денег не считают.
Ира взяла часы в руки, подержала — тяжесть часов была приятной, внушающей невольное уважение, потом поглядела на ярлык, прочитала фамилию космонавта, который решил расстаться с такими дорогими часами: «Канцельсон». Что-то такого космонавта она не помнила.
— Гарантия у часов — сто сорок четыре года, — продолжал тем временем приказчик.
— А почему не сто сорок пять? Что за неровный счет?
— Швейцарцы любят высчитывать все до секунды.
— Но не в масштабе же полутора столетий!
— И в масштабе полутора столетий тоже. Это же иностранцы, мадемуазель. Мозги у них совсем по-иному сконструированы, чем у нас. Им главное — удивить публику. Точным ходом, яркой обложкой, красивым жестом, новым материалом, чем-нибудь диковинным, — приказчик принадлежал к породе людей, которые очень любят поговорить, его завораживала, усыпляла собственная речь, он плыл по ней, как по теплой реке, сладко щурился и оттопыривал свои большие уши.