Конечно, пить в такую жару противно, но какой русский откажется от выпивки, тем более дармовой?
Никитин залпом выпил спирт, шумно выдохнул и прижал ко рту рукав форменной рубашки.
— Еще? — спросил Киричук.
— Еще!
Врач снова наполнил мензурки:
— Это называется: не пьем, а лечимся…
— Ага. Не молимся, а балуемся, — подтвердил Никитин и в ту же секунду лихо расправился со второй стопкой.
Киричук восхищенно посмотрел на него, разбавил спирт водой и медленно, смакуя теплую побелевшую жидкость, словно хорошее вино, выпил. Оглушенно потряс головой:
— Во берет! До самой табуретки способно достать, — Киричук повозил языком во рту, словно бы хотел, будто вату, намотать на язык горечь, скопившуюся там. — М-эх! Крепкая штука! А справочку я тебе нарисую такую… какую хочешь, в общем. Хочешь, туберкулез в последней стадии пропишу… А хочешь — здоровье будет у тебя, как у младенца, — никаких намеков на хвори.
— А у меня и есть здоровье, как у младенца, — сказал Никитин.
— Тогда тем более из армии надо сматываться, пока хвори не навалились.
Никитин вновь подставил под колбу мензурку:
— Наливай!
Врач снова, на сей раз аккуратно, как-то заторможенно, словно бы жалея драгоценную жидкость, которой у него было немало, — всю бригаду споить можно, — нацедил Никитину мензурку и заткнул тонкое длинное горло колбы пробкой. Проговорил с привычной веселой легкостью:
— Не пьем, а лечимся и не по многу, а по пятьдесят капель…
— Все, док, давай оформлять справку, — Никитин отер губы, затем поднес к носу обшлаг рукава. — Справку о том, что я жив-здоров и того же желаю своим отцам-командирам…
— Жив-здоров, лежу в больнице, кормят сытно — есть хочу, — подхватил Киричук.
— Кто сочинил?
— Слова и музыка — народные. Так говорили еще в моем детстве.
— Цимес! — не удержался от похвалы Никитин. — Ах, какой роскошный цимес!
Комбриг вызвал к себе Мослакова. Был Папугин хмур, часто тер пальцами мелкие залысины. Пепельница, стоявшая перед ним на столе, была полна окурков. Когда Мослаков вошел в кабинет, остро пахнущий табачным дымом и невысохшей масляной краской, — комбригу сделали ремонт, — Папугин, не глядя на него, ткнул пальцем в стул:
— Садись, Паша!
Раз он назвал Мослакова по имени, то разговор будет, судя по всему, неформальным и долгим. Папугин достал дешевенькую, плоскую, как тощая некормленная рыбешка, сигарету, чиркнул спичкой, подпалил. Выбил из ноздрей две тугие струи дыма. Как Змей Горыныч.
— Значит, так, Паша, — сказал Папугин, — твой друг Никитин решил распрощаться с воинской службой. Навсегда. Вот такое он принял решение.