— Дождались! — угрюмо похмыкал Папугин, накручивая пальцем диск аппарата. Во рту у комбрига было сухо, грудь тянуло. Недовольно помассировал пальцами грудь, ощутил, как заметно потяжелела на нем, стала давить, будто железная боевая кольчуга, стискивать тело под мышками рубашка. Так бывало с ним всегда, когда прихватывало сердце.
Наконец он «докрутился» до Москвы, услышал в трубке сухой, будто присыпанный пылью пространства, голос главного финансиста морских пограничников полковника с пивной фамилией Портер.
— Леонид Леонидович, — заговорил Папугин неожиданно побито, заискивающе — он не ожидал от себя такого противного униженного голоса, но голос родился сам по себе, — пришлите нам сюда, в Астрахань, хотя бы двадцать рублей.
— Не могу. Подождите немного, — с привычной сухостью проговорил в ответ финансист.
— У нас ведь такое количество дыр…
— А у нас дыр еще больше, — ловко парировал Портер. — И ничего — живы!
— Мы даже ограждение толковое поставить себе не можем, проволоку натянуть не на что. Сегодня на территорию части проникли трое неизвестных и обстреляли штаб из гранатометов.
— Получше надо охранять свою территорию — тогда никто не обстреляет. За это вас надо наказать, товарищ капитан первого ранга.
У Папугина была своя логика, у финансиста Портера — своя. Но две правды эти стояли на разных ступенях, находились в разных плоскостях и никак не совмещались. Папугину захотелось заскрипеть зубами — почему Портер не хочет влезть в его шкуру? Но он, сохраняя корректность, даже намеком не выдал бешенства, охватившего его, ничто в голосе комбрига не дрогнуло, не напряглось, не поехало, разъеденное ржавью, в разные стороны.
— Насчет того, чтобы получше охранять свою территорию, намек понял, товарищ полковник, — спокойно и почти бесцветно произнес он.
— Не лезьте в бутылку, а лучше поищите деньги в местном бюджете, — посоветовал Портер, — не может быть, чтобы они вам не кинули миллиончик-другой…
— А вы, товарищ полковник, сами попробуйте с ними поговорить. Хотя бы один раз… И тогда вам все станет ясно.
— И поговорю, — в голосе всесильного Портера возникли раздраженные нотки. — И поговорю! Сделаю за вас вашу работу!
Папугин вежливо попрощался с Портером, который уже начал клокотать, как перекипевший чайник, и повесил трубку.
Вышел в коридор, поморщился от резкой, стискивающей горло гари. От этого противного духа, от недовольства, оставшегося после разговора с Портером, внутри возникло что-то сосущее, глухое, к горлу подползла тошнота. Он поглядел заслезившимися глазами на черный, в сажевых хвостах, потолок, вздохнул: может быть, правы те офицеры, которые ушли из бригады, может, и ему надо уйти?