И если я, следующим усилием мысли, пойму, почему это меня не просто держат за решеткой, — хотя вроде как такая мера пресечения не выглядит особо оправданной по тяжести проступка; почему ко мне никого не «подселяют», прочему морят в одиночке? Надеются, что у меня сдадут нервы, и я или наговорю на себя всякую несусветицу, или сорвусь и запрошу пощады любой ценой. Или стану искать возможность свести счеты с жизнью раньше, чем выяснится… — и любой из этих малоприятных вариантов вполне устраивает следователя или, можно сказать, входит в его задачу.
«Соглашайся на все, что я тебе предложу, по-хорошему, из дерьма, в которое ты вляпался, не выкрутиться», — вот что должны были означать слова Перфильева.
Но, собственно, что по большому счету означает оценка значительности противников? Что пока сказано? Что должно «выясниться»? Что мне предлагается взять на себя? Что я был инициатором драки? Даже пусть подтвердилось, что при конфликте наличествовал некий пистолет, возможно не столь же эфемерный, как не найденная следствием женщина? Нет, слишком мелкий повод для того, чтобы так прессовать меня, толкать невинного в петлю. Ведь признание меня полностью или хотя бы частично невиновным — вовсе не повод для нашего замечательного следственного аппарата тут же бросить все силы и средства на изобличение и примерное наказание противоположной стороны. Не хотят их трогать — и не тронут. Делов-то!
Здесь нечто иное, есть серьезная причина, по которой дело нельзя попросту закрыть, не преследуя никого, — но по легенде своей я пока что совсем не должен понимать, что же именно не так в этой вроде бы простой ситуации. Ключевые слова еще не сказаны.
Что ж, не стоит торопить события, послушаем, что будет нести дальше господин Перфильев.
— …К счастью, капитану Изотову, тому самому сотруднику милиции, о котором я уже упоминал, удалось выбить пистолет из ваших рук, и оружие оказалось в распоряжении следствия как вещественное доказательство…
Ах, Яков Михайлович, Яков Михайлович. Тезка товарища Свердлова, и по всей видимости, такой же «великоросс», как его знаменитый большевистский предшественник, несмотря на свою исконно русскую фамилию. Сколько ваших предшественников угрожали, блефовали, провоцировали, не понимая или не задумываясь, кому и чему служат на самом деле, и… — и все они плохо кончили. Даже стены «Крестов» помнят кое-кого из этой компании…
Конечно, вслух я свои размышления не выказывал. Спокойно, я бы даже сказал — надменно слушал следователя и своим поведением повергал его в явное уныние. После каждого прочитанного слова Перфильев отрывал глаза от бумаги и переводил взгляд на меня, словно удивляясь, почему я ничего не комментирую. А я будто говорил: «Слышь, следователь, что там у тебя дальше? Кончай ломать комедию!»