– Насчет бездельника – ты как раз ошибаешься. Этот парень умеет делать почти все, что можно делать руками. А вот запои… Хотя в дореволюционное время каждый приличный мастеровой раз в квартал обязательно запивал на пару недель и считал себя добропорядочным мещанином.
– Скоро у меня тоже начнутся запои, чуть обожди.
Вот такие содержательные беседы случались у Морхинина с младшей дочерью. Светлана иногда не являлась и даже не звонила по полгода.
Старшая дочь звонила чаще, но никогда не навещала его из принципа. Валерьян Александрович сам приходил к ней, в ее элитную квартиру по уговору: когда зятя не было дома. Соня угощала отца уникальным коньяком, дорогим виски, великолепным вином, семгой, икрой, разными экзотическими японскими штуковинами, которые он больше рассматривал и нюхал, чем ел. Вообще угощался он сдержанно – тоже из принципа. Если была с воспитательницей внучка Маша, пел с ней детские песенки фальцетом, отчего все помирали со смеху. Морхинин с легкостью покидал элитную квартиру, но не отказывался от 500 евро, которые ему совали в прихожей.
В редакции у Лямченко вечером был выпивон. Присутствовали бывшие члены редколлегии «Московского известия», которые ушли из журнала после назначения Лебедкиным своей любовницы шеф-директором.
Никакого шефа из этой Горяковой не получилось. Журнал стал чахнуть. Начальство из СПР намекнуло страстному старикану, что хорошо бы в этом деле как-то разобраться. Пришлось ему убрать Горякову из «Московского известия» и пригласить других сотрудников. А бывшая компания разбрелась кто-куда, но изредка приходила к Лямченко, в редакцию газеты, которую вскоре переименовали в «Российскую литературу».
К этому выпивону забрел и Морхинин. Его встретили радушно, тем более что свои горячительные средства подходили к концу. Разговор был на разные темы, в том числе и на литературные.
Гриша Дьяков авантажно обрисовывал свое плодотворное сотрудничество с несколькими издательствами, куда он регулярно поставлял свои новоиспеченные романы с магическими, мистическими, детективно-фантастическими сюжетами.
– Это как же считать – «постмодернизм»? – спросил Морхинин, разливая принесенную водку.
– Нет, «постмодернизм» – это, например, у Петелина. Про оборотней, гуляющих по современной Москве в виде проституток-лисиц и волков-полковников КГБ, – разъяснял специалист, критик Селикатов, преподающий в филологическом институте. – Или про говорящих насекомых. Или про Чапаева, Котовского, барона Юнгерна и Анку-пулеметчицу в виде гламурной профурсетки. Они перемещаются из революционного Петрограда с матросиками, напичканными кокаином, в монгольские степи, к белогвардейским казакам. Суть в том, что неслыханно авантюрные зигзаги романа проявляются, на самом деле, в стенах психиатрической больницы, в воспаленном сознании одного кокаиниста, психа и убийцы по фамилии Пустота.