Зашел на почту. Быстро написал письмецо, приклеив к конверту марки «до Италии». В письме были следующие строчки: «Дорогой Владимиро! Как жаль, что переписка между нами со временем прекратилась. Тем не менее хочу еще раз поблагодарить вас за все бесконечные хлопоты по изданию «Проперция». Время, проведенное в вашем доме и в общении с вами, незабываемо. Сердечный привет синьорам Федерике и Виттории, вашему сыну Джино и остальным родственникам. Отдельно – бравому парню Риккардо. Желаю вам прочного здоровья, творческих успехов и нескончаемого благополучия. Ваш Валерьян Морхинин.
P.S. Мечталось бы о встрече в Москве».
Вернувшись домой, Морхинин положил дарственную и доверенность в большой почтовый конверт. Подписал его аккуратно: «Таганьковой Таисье Федоровне». Убрал в шкафчик для документов на самое дно и тоже заторопился по делам.
В редакцию Лямченко он явился вовремя, когда рабочий день подходил к концу. И требовалась соответствующая разрядка для поднятия настроения. Морхинин извлек из вместительного полиэтиленового пакета литровую бутыль водки, черную бутылку полусладкого вина «Изабелла», учитывая вкусы некоторых редакционных дам, и приличествующую закуску к ним.
– Ну вот, брат, я наконец узнаю широту твоей славянской души, – с пафосом произнес Лямченко, узрев поклажу Морхинина, освобожденную от упаковки. – Люба, – закричал он жене, – хлеб есть?
– Хлеб есть и чай тоже, – ответила симпатичная жена Лямченко. – Рюмки нести?
– Про чай не надо говорить перед началом заседания и портить мне настроение, – грозно предупредил Николай Иванович. – Шо ты, жинка, порядков не знаешь? Прошу всех сотрудников покинуть производственное помещение. Следует занять места вокруг моего стола в соответствии с занимаемой должностью. Миссис Соболева, убедительно вас прошу не увиливать от предложения употребить спиртные напитки и не строить коварные глазки моему другу Валерьяну Морхинину…
– Я не увиливаю и не строю, – смеялась Лида Соболева, ласково глядя на Валерьяна Александровича, и добавила, обращаясь к нему: – А Романа выпустили под подписку о невыезде. Но он хочет подавать в суд.
– На кого? – заинтересовался Морхинин.
– Еще неизвестно.
– Гарно, аж слеза прошибает, – заявил Лямченко, услышав сообщение Лиды. – Один человек, герой чеченской войны, скован наручниками и посажен на несколько дней за решетку. Другой, член Союза писателей, избит просто за компанию, без всяких оснований. Но никто пока не может решить: на кого же все-таки подавать в суд? Да здравствуют наши правоохранительные органы, самые туманные в мире! – Лямченко сделал комически торжественный жест. – Валерьян, разливай!