– Может, бегом взбежал – всего-то второй этаж? – предположил Ракитин, доставая наконец сигарету и прикуривая.
Глядя на него, я тоже вытащил свои любимые «Монте-Карло» с мятой.
– Может, и так, – охотно согласился сосед, слегка оживляясь, – но вот Хильда моя, собака, ведь зарычала на него, когда увидела!
– Ну и что? – непонимающе посмотрел Берест, остановившись перед свидетелем.
– А то! – поднял палец Голубок. – Она же его со щенячьего возраста знает, друзья они закадычные! А собака на друга никогда не рычит!
– И как вы это можете объяснить? – комиссар снова пошел по кругу.
– Не знаю, – пожал плечами сосед. – Но главное-то случилось потом!
– Что именно?
Свидетель немного помялся, покосился на прищурившегося Олега и, решившись, заговорил:
– Вечером выходим мы с Хильдой на площадку, а из квартиры Вадима выходит женщина. Сама, значит, дверь открыла и сама же закрыла! Ключом!
– Наверное, его новая подруга? – подал голос Ракитин, все так же подозрительно щурясь на мужика. – Руденко-то неженатый был!
– Может, и подруга, но Хильда на нее прямо что не бросилась, а уж как давай облаивать!
– Как она выглядела? – спросил комиссар, упреждая вопрос, вертевшийся у меня на языке. – Котов, снимки с собой?.. Покажи-ка господину Голубку.
Я хотел сказать, что это бесполезно, потому что эту «тварь» из присутствующих видел с Вадимом только я, но потом сообразил, к чему клонит Николай, и протянул мужику все пять фантомов. Про себя я при этом пожелал господину Голубку никого не опознать, что, собственно, и произошло. Тот, повертев снимки пару минут и вдоволь налюбовавшись на компьютерных «красоток», с сожалением отдал их мне.
– Нет, та была другая, – он прищелкнул пальцами, вспоминая, – чем-то на азиатку похожая: глаза такие удлиненные, скулы выделяются, волосы очень темные…
– Может, эта? – вдруг шагнул к нему Ракитин, протягивая какое-то фото.
Я заметил, как при этом у Олега закаменело от напряжения лицо, и тут же догадался, кто изображен на снимке! Неужели у Федора получилось?!.. А Берест между тем остановился посреди комнаты и в упор уставился на подчиненного. Выражение его лица не предвещало ничего хорошего, и даже мне было понятно: Ракитин допустил непростительную вольность, не поставив в известность прямое начальство о вновь открывшихся деталях в расследовании такого тяжелого и запутанного дела, как это! Я ждал «грома и молнии», но у Николая хватило такта не начинать разборок в присутствии посторонних.
Юрий Степанович, только взяв снимок в руки, тут же изменился в лице и, с какой-то злостью тряхнув роковой фотографией, сказал: