Полезли. Я первый. «Надо, — думаю, — труса в себе придавить». Ступени мокрые, а деревяшка будто каменная. Один ручеек противный сверху течет — то в лицо мне попадет, то за шиворот.
Гадко, мокро, но терплю.
Когда вниз спустился, радость появилась непонятная, будто штрек заветный нашли уже. Чуть не заплясал, но сдержался.
Петруха сопит следом. Секунда — и рядом, лишь зловредный ручеек в одиночестве лестницу поливает.
— Водопад смотрим? — спрашиваю.
— Потом. Нам в другую сторону. Пристреляемся, пока все спокойно.
Захотелось повредничать, но понимаю, что прав Петруха: пока никто не мешает, надо работать.
Развернули план.
— Половины примет нет уже, — Петр шепчет. — По всему получается, на той стенке штрек этот замурован. За поворотом.
Идем. Воды здесь в разы больше.
Когда базовый лагерь ставили, все хотел предложить прямо к месту работы переехать, но жить здесь невозможно — сейчас вижу. Воздух влагой насыщен, и сырость во все щели лезет-щекочется. Если не двигаться — не согреешься, не говоря уже о сне.
Петр по стене шарит. Шепчет чего-то. Потом рукой манит.
— Иди, — говорит, — по той стороне, на высоту своего роста скалу осмотри. Прав Быков, похоже, батя замаскировал все от греха.
Давай мы скалу вылизывать. Я чуть носом по ней не ползаю, но никаких признаков. Отвлекаюсь еще постоянно. Когда к самому краю подошел, громкоговоритель увидел. «Колокольчик». Висит так сиротливо, и обрывки проводов грустно вьются. Недолго глядел, а вот мысли все к нему возвращаются. До половины дошел и решил сначала начать. Думаю: «Может, пропустил чего?»
Сосредоточился, и… нет результата.
Петр свою часть скалы досмотрел и над планом колдует.
— Здесь должен быть, — шепчет. — По всему, здесь…
— Давай осмотрим еще раз, — предлагаю. — Ты — мою сторону, я — твою. Вдруг зевнули?
Полчаса прокопались — ничего.
— Порода осела метра на три, — говорю ему. — Может, там она.
И наверх показываю.
— Не должно. Все, как на плане, и по расстоянию подходит.
— Ну что, еще пошаримся или обратно? — спрашиваю.
— Уходим, — безнадежно рукою Петр махнул. — В лагере будем голову ломать.
Вернулись быстро. Фонарики не выключали и не прятались. На козлякинскую сторону сразу не пошли. Петр захотел ловушку посмотреть, что я нащупал. Когда за вагонетками в штрек завернули, почувствовал, что злится товарищ мой. Стал успокаивать. Сейчас, мол, в лагере еще раз план поглядим-посоображаем. Надежда умирает последней…
Но Петруха вовсе не на это сердился, а на то, что кто-то опять войну под землей начинает.
— Свежая, — говорит он и веревку от ловушки трясет. — Всего за год должна раскиснуть-сгнить, а эта новая.