Пережогин сделал несколько коротких, упругих шагов, и за его широкой спиной, как из-за угла, замаячил Шнырь.
– Берестов, ребятишек за такие шутки по попке бьют. – В черной лохматой бороде блеснули крепкие плитки зубов, голос стал негромким, вкрадчивым и поэтому особенно зловещим. – А ну, давай пушку, потом говорить будем.
Он снова коротко, упруго шагнул, спокойно вытянул вперед руку, раскрыв ладонь и готовясь принять в нее ложе карабина. Рука не вздрагивала. Шнырь, как тень, тоже сделал шаг за своим шефом, продолжая настороженно выглядывать из-за его широкой спины.
– Тормозни, Пережогин. – Степан поднял карабин с коленей. – А то пульну.
Едва выговорил и в ту же секунду с прежней, заполнившей его до отказа уверенностью удивился самому себе: а ведь выстрелит, потянет пальцем холодный спусковой крючок и в последний момент не вздернет ствол вверх. Его заперли, загнали в угол, хода назад нет, и остается два выхода – либо защищаться, либо опускаться на колени и подчиняться чужой воле. «Ведь живой же человек! Я что, дурею?!» – забился другой подспудный голос. Но уверенность осталась прежней. Пообитый снаружи ствол старого карабина, как и протянутая рука Пережогина с раскрытой ладонью, был неподвижен.
– Ты что, Берестов, охренел?! – Темные, широкие брови медленно поползли вверх, на высоком лбу пропечатались три глубокие, длинные морщины – все лицо Пережогина словно вытянулось в изумлении. – Отдай пушку! Ну! Кому сказал?!
Подался вперед, словно готовился легко и упруго подкинуть свое большое тело в коротком прыжке. Но ствол карабина был неподвижен. И Пережогин остался на месте, обмяк. Степан облегченно перевел дыхание, словно свалил с плеч тяжкий груз. «Неужели бы стрелил? – молча, с испугом спросил самого себя. – Неужели бы стрелил?» И самому себе не ответил.
Пережогин оставался на месте. Руки у него безвольно и непривычно висели вдоль тела. Шныря из-за его спины не было видно, только торчали на белом снегу черные, растоптанные валенки с большими, тупыми носками.
– Остынь, Пережогин, потолковать надо.
Тот упрямо мотнул головой, сжал кулаки, разжал и круто повернулся, отступив в сторону. Шнырь, оставшийся без прикрытия и увидевший, что ствол карабина направлен прямо на него, испуганно дернулся и задом попятился к избушке, уперся спиной в стену и опустился на корточки.
Пережогин стоял к Степану спиной и шарился в карманах, разыскивая курево. Нашел, закурил, ногой выковырнул из-под снега старую чурку, пристроил ее на попа, удобно сел и поднял голову. Спокойно заговорил, старательно и четко расставляя слова: