– Двадцать! И больше дал бы, но нет ничего.
Ксюха помолчала, горько усмехнулась и сказала:
– Эх, дурень, дурень. Я бы тебе даром всё сказала: и про Мотьку, и про Марьяна, и про кочергу… А теперь ничего не скажу, хоть убей!
– За что?!
– За твои двадцать рублей! Свинья!
– Ксюха! – сказал Трофим.
Ксюха посмотрела на него, похлопала глазами и сказала:
– Ладно! Обещала не сказать – и не скажу. А к Мотьке… Ладно, проведу, и дальше уже сам выпытывай. Пошли!
Она встала с лежанки. Трофим встал за ней, и они пошли из горницы.
Дальше они пошли по переходу. Темнотища была несусветная, Трофим ничего не видел. Ксюха шла впереди, держала Трофима за руку и то и дело дёргала её, чтобы Трофим шёл быстрей. Рука у Ксюхи была хоть и костлявая, но жаркая.
Сначала они шли прямо, после повернули, поднялись по лестнице на верхнее житьё, к светлицам, как догадался Трофим. По светличному житью они тоже прошли немного, два раза повернули и остановились. Там Ксюха осторожно постучала в дверь. Дверь, хоть и не сразу, но открыли – наполовину, даже меньше, и из-за неё высунулась сенная девка – крепкая, высокая, глянула на Ксюху, после на Трофима и спросила про него, кто это.
– Сам скажет, – ответила Ксюха. – Надёжный. К твоей.
Девка ещё раз посмотрела на Трофима и посторонилась. Трофим вошёл. Девка сразу же закрыла за ним дверь, привалилась к ней спиной и опять стала разглядывать Трофима. Потом спросила, как его зовут. Трофим назвал себя и тоже стал осматриваться. Это были маленькие сени с лежанкой в углу. На полу лежал ковёр, и стены все были в коврах. В углу светила золочёная лампадка. Сенная девка криво усмехнулась и спросила, кто его прислал. Трофим просто ответил:
– Царь.
– Как это «царь»? – недоверчиво переспросила девка. – Чем докажешь?
– Своей головой, – сказал Трофим. И спросил: – Где твоя хозяйка?
Девка велела подождать, отогнула один из ковров на стене и пропала за ним. Трофим стоял, не шевелясь, и чутко слушал…
Но так ничего и не услышал. Тогда он прочёл Отче наш. Прочел ещё и ещё раз. Из-за ковра вернулась девка и поманила Трофима рукой. Трофим прошёл мимо неё, зашёл за ковёр…
И оказался в светлице, все три окна которой были закрыты ставнями, светили только лампадки. А посреди светлицы, на широкой мягкой лавке, с такой же мягкой спинкой, сидела… госпожа не госпожа, девка не девка… одним словом, сидела тамошняя хозяйка в дорогущей летней шубе и мягких сапожках, в парчовом платке, черноглазая и чернобровая, с румянцем на всю щёку и губами тоненькими-тоненькими – и улыбалась. Вот какая была эта Мотька! Сидела и гладила кошку. Кошка была чёрная, как уголь, а пальцы у Мотьки белые и все в перстнях. Перстни то и дело поблёскивали. Трофим снял шапку и поклонился.