– Нет, спрашивать.
И с этими словами Трофим резко подступил к ней, достал целовальный крест, подставил его почти к самым её губам и сказал:
– Допрос буду чинить! И вести розыск! По велению царя и великого князя Ивана Васильевича. Ты кто такая? Назовись!!!
Шереметева перепугалась, но молчала.
– Ну! – грозно велел Трофим.
И она нетвёрдым голосом ответила:
– Алёна я. Из Шереметевых. Батюшка мой, покойный Иван Шереметев Меньшой, второй воевода Большого полка, его под Ревелем ядром… – И замолчала, дух перевела, едва слышным голосом спросила: – А чего царь хочет?
– Это он после решит, – сказал Трофим. – А теперь целуй и говори, что будешь отвечать только по правде, не кривить, и на том клянёшься Святой Троицей, кровью Господней и спасением своей души. Клянись!
– Клянусь!
– Целуй!
Поцеловала. И спросила шёпотом:
– А что теперь? Будешь пытать?
– Это не моё дело, – ответил Трофим, убирая крест на место. – Моё дело – спрашивать. А пытают у нас нарочно обученные этому люди.
– Царевен пытать нельзя!
– Ты не царевна. Ты жена царевича. В тебе нет царской крови. Тебя можно.
– Свинья! – И замахнулась!..
Но не достала – Трофим перехватил её руку, крепко сжал и отпустил. Будут синяки, подумалось. Шереметева сидела молча, неподвижно. Трофим медленно заговорил:
– Недобрые речи о тебе ведутся. Будто ты нарочно дитя скинула. Чтобы государю досадить.
– Да как…
– Так говорят! – сердито перебил Трофим.
– Да разве так можно? Да это же моё дитя родное…
– Родное-то родное, а вот взяла досада и скинула.
– Какая ещё такая досада?!
– Простая. Сказали, что ты чёрта носишь, что какое ещё дитя можно от такого муженька родить? Вот ты напугалась и скинула.
Трофим испытующе глянул на Шереметеву. Но та сидела спокойная. Значит, ей это не впервой, значит, она уже слыхала такое, подумал Трофим. А Шереметева ещё немного помолчала и заговорила без всякой обиды:
– Мало ли что люди брешут. Но это же моё дитя. Какое бы оно ни было, а оно моё родное. Да по мне хоть чёрт, а только чтоб моя кровиночка. Я б ради него, только было бы оно живое…
И тихо заплакала. Трофим терпеливо ждал. Шереметева отплакалась, утёрлась платочком, сказала:
– Как услыхала, что Ванечка помирает, сердце зашлось! Умрёт Ванечка, подумала, и люди меня убьют. Ведь убьют, ведь так?!
– Почему? – сказал Трофим. – Могут и не убивать. Ведь разве же из-за тебя царевича убили?
Но Шереметева, будто его не слышала, продолжила:
– Ой, выла я тогда, ой, помирала. Скрутило меня, как… Да не поймешь ты! Это бабье! И вдруг скинула. И меня сразу сюда… – И, сама себя перебивая, продолжала: – Мне же раньше, с самого начала, как сказали? Родишь – будешь царицей самовластной, не родишь – упекут в монастырь, а то и совсем изведут. И я так старалась! Какая я была! А этот…