Дальше идти было некуда, только ехать. Люська села на крупитчатый обломок бетонной плиты и горестно подперла щеку соленым кулаком. По зеркально натёртому асфальту бежали глазастые автобусы, широкобокие грузовики. Серые «Волги», как серые волки, проносились, низко стелясь над землей, а в чистом, высоком небе сизым орлом вился самолет.
«Не лепо», — вспомнились Люське таинственные слова. — «Не лепо».
Она слезла с бетонной плиты и спустилась во влажный придорожный ров, заросший высоким клевером с крупными трилистниками. Была бы Люська счастливая, нашла бы клевер в четыре листочка. Нет, ей не найти… Вот Вере, той всегда попадается счастье — и в клевере, и в сирени. Она счастье в рот запихивает и жует, целыми горстями набирает и жует. Такое у неё во всём везенье.
— Соседка, ты чего по канаве лазишь?
Наверху, на кромке асфальта, стоял возле своего мотоцикла Василий Железников, одетый по-рабочему, в ватнике, в замасленной кепке с надломанным козырьком. Люська и не слышала, как он подкатил.
— Гуляю! — строптиво ответила она.
— Домой, хочешь, подвезу?
— Не хочу!
— Домой не хочешь — просто так покатаю…
— И кататься не хочу…
Она огрызалась, а сама до смерти трусила. Сейчас Василий сядет на свой мотоцикл, красный, как пожар, и умчится, а она останется одна-одинешенька в канаве у большого шоссе.
Но Василий, как видно, никуда не торопился. Поднял с земли щепку, начал отскребать с кирзовых сапог черную вязкую грязь. Не иначе, как он только-только на Ишим съездил — там и нигде больше можно заляпать сапоги такой черной грязью.
— Ты чего мне на Лешку никогда не жалуешься? — спросил Василий, отбросив щепку.
— А что?
— Да так, ничего… Я видел, он в тебя камнями кидался…
— Ещё раз кинет, получит, — Люська повертела для ясности кулаком.
— Ну-ну… — засмеялся Василий. — А мы с Лешкой коляску начали ладить к мотоциклу. Не век же нам тебя на багажнике катать. Поедешь, как королева, в коляске…
Люське неловко стало торчать в канаве с задранной вверх головой. Она вылезла на шоссе, остановилась перед Василием, а он, ни слова больше не говоря, взял её за плечи грубыми, в мазуте, руками и повел, послушную, к горячему своему коню.
Они мчались по шоссе, и Люська не закрывала глаз. Когда она высовывалась из-за широкой спины Василия, холодный ветер драл её за волосы. А за спиной Василия и ветер не доставал. Они промчались через всё село, свернули в проулок и остановились у железниковской калитки.
— Здрасьте! — вежливо сказала Люська окаменевшей от изумления железниковской бабке и прошла мимо неё в калитку.
У сарая, сколоченного из шершавых горбылей, Лешка трескучим ослепительным огнем сваривал металлические прутья.