Опять северный колорит сводился к пресловутым медвежьим историям!
Один из ласковых стариков увел нас к себе на ночлег. Мы пили традиционный северный чай из самовара и ели соленые рыжики. Чай и рыжики были неизменным угощением во всех домах, где мы останавливались в нашу поездку.
Наш приход растревожил лесную деревушку. Пошли слухи о «двоих с ружьями», которые расспрашивают стариков и пишут в книжечку, что им говорят. Поэтому утром к нам на сеновал, где мы ночевали, пришел участковый милиционер. Конечно, все быстро разъяснилось, и сам милиционер стал помогать нам в поисках старины. Фольклорных находок мы не сделали, но повидали содержимое бабушкиных сундуков, нагляделись на старинные северные наряды, сарафаны и кокошники, шитые жемчугом. Сейчас я думаю, что ради этого стоило проделать и более трудный путь.
Но тогда мы все-таки были разочарованы. Мы по наивности полагали, что стоит нам ступить на землю Севера, как перед нами сами собой начнут раскрываться его духовные богатства, почти так же, как мы считали, что стоит вступить в северный лес, как начнется удивительная охота. Нет, не так просто все обстояло. Надо было, как охотнику, научиться зоркому вниманию к окружающему миру, терпеливому ожиданию, неутомимому поиску, надо было еще многому учиться от людей и книг, чтобы осознать в себе право на поиск и понимание, чтобы люди видели твою настоящую заинтересованность, а не случайное любопытство.
Мне до сих пор помнится обратная дорога, хотя никаких приключений у нас больше не было.
Мы вышли в путь, обманутые солнцем, которое стояло довольно высоко, но на Севере летом солнце садится позже, чем в нашей средней полосе. Был тихий свежеющий вечер. Лесная дорога лежала в тени. Мы шли, провожаемые несметными тучами комаров. В то время не было еще антикомариных средств, и оставалось одно — ускорять шаг, поминутно шлепая себя по лбу, щекам, шее. Близ дороги мы увидели человека, выкашивавшего траву на небольшой поженке. Косил он косой-горбушей с кривой короткой рукоятью. Человек низко наклонялся, промокшая от пота его рубаха была сплошь облеплена комарьем. Маленький грудок дымил на обочине, чтобы возле него хоть в минуту отдыха избавиться от кровососов. Работая, косарь даже не взглянул на нас, только мелькала коса и с хрустом ложились полосами росистые травы.
У мостика на приметном месте было все так же, только ковшик лежал иначе, чем положили его мы. Солнце зашло, но небо еще долго оставалось по-дневному ясным. Сырело, свежело, исчезли комары. В сумерках мы подошли к застрявшему трактору. Мотористы в который раз терпеливо перебирали гусеницу, продавщица сидела в сторонке у чадящего костра. Никто из них не проклинал судьбу, не ругался, они настойчиво делали свое дело. Кругом был частый ольшаник, грязь и болото, сырость и зябь — хуже места трудно было найти, а они не уходили отсюда вторые сутки. Это спокойное упорство поразило нас в северянах, и не раз потом, когда нам самим приходилось нелегко, вспоминали мы и косаря с облепленной комарами спиной, и моториста с застенчивой, словно бы виноватой улыбкой…