– Какого черта, Спицына! Я сто раз говорил: тебе сюда нельзя! Запрещено, Спицына! Не хватает ума понять?
Он кричал так, что жилы вздулись у него на шее.
Сама от себя не ожидая, Марина вдруг сказала то, чего говорить совершенно не планировала:
– Почему Вы прошли мимо, Лев Семенович? Почему?.. – голос ее был очень тихим.
Горбовский опешил. Как и Марина, он не ожидал этого вопроса и был застигнут врасплох.
– Ты пришла сюда только за этим?
– Вообще не за этим.
– Не испытывай мое терпение, Спицына, оно и так на пределе. И тебе об этом известно лучше всех.
Горбовский буравил Марину взглядом исподлобья. Когда они были наедине, он не церемонился с ней: обращался на «ты», грубил, как хотел, повышал голос, унижал. Не то что бы он боялся делать все это при коллегах – делал, и довольно часто, но в пределах разумного, чтобы не бросалось в глаза. Зато, когда они оставались один на один, он мог выпустить на волю все эмоции, которые наглухо запирал в присутствии остальных. Барьер между ними падал, и оба вели себя по-другому, никого не стесняясь, ни перед кем не играя и выражаясь так, как того требовало сердце. Они и сами не понимали, что в такие моменты становятся все ближе, и все сильнее подтверждают некую тайну между ними, некую общность, одинаковость, которую никогда бы не признали. Все плотнее они подходят к прозрачной стене между ними, все скорее наступит момент, когда они, наконец, смогут разглядеть лица и души друг друга и сделать большое открытие, самое важное открытие в их жизни.
– Юрек Андреевич попросил позвать Вас, – ответила она и опустила глаза в пол, понимая, что зря задала вопрос, мучивший ее, и ответа не будет.
– Эта информация не настолько важна, чтобы нарушать правила, – Горбовский подошел к Марине на расстояние вытянутой руки, облизнул сухие губы, поиграл желваками. – Я не помог тебе. Потому что. Это твои. Личные. Проблемы, – ядовито высказал он. – Прочь из помещения, ошибка эволюции! – Лев Семенович резко махнул рукой, вызвав у Марины реакцию защищаться.
Спицына развернулась и побежала, точь-в-точь маленький ребенок, на которого накричали. Вылетев из вивария со слезами на глазах, она тут же бросилась на склад, где и должна была провести почти весь рабочий день, выполняя задания из списка Пшежня. Расстояние от одной двери до другой она преодолела с такой скоростью, что ни Гаев, ни тем более Тойво, даже не заметили, что девушка плачет. Двое ученых, с головой ушедшие в работу, не способны обнаружить проявления тонкой женской чувствительности.
Горбовского немного трясло, но основная злость уже сходила, лицо разглаживалось, пелена перед глазами рассеивалась. Подумать только, он снова был близок к тому, чтобы ударить ее. В этот раз он почти замахнулся. Откуда в нем столько несдержанности? Но разве возможно контролировать себя в таком состоянии? Тем более, он обо всем ее предупреждал. Сейчас все равно было не до этого. Интересно, зачем он понадобился Пшежню? Неужели стало известно что-то новое о мозамбикском вирусе? Подумав об этом, Лев Семенович ускорил шаг.