Всё это мгновенно пронеслось в голове Анатолия Борисовича, пока из лекционного зала он поднимался в свой кабинет.
– Тоже мне рекомендация, – позволил он мысленно не согласиться с генералом Челубеевым. – Лучше бы разрешили табельное оружие с собой носить и дать право применять для защиты чести и личного достоинства. Ведь было же такое после войны… Попробовал бы кто-то тогда офицера оскорбить!
Но время было не послевоенное. Время было перестройки и гласности. И в это время кто только и что только про армию не пишет! И то, что все генералы – казнокрады. И что все офицеры – дураки, бездельники, сволочи и эксплуататоры солдатского труда, укрыватели неуставных взаимоотношений. И что государство слишком много денег тратит на содержание огромной армии. И что тогда, когда в магазинах шаром покати, в военторгах – полный коммунизм, разве что птичьего молока нет! Какое уж тут табельное оружие! Как раз тут только вот это шпионское переодевание!
Сам Анатолий Борисович в «шпионов» играть не собирался. Не боялся он никогда форму носить и решил, что и сейчас не убоится. А случись что, за себя постоять сумеет – всё-таки кэмээс, кандидат в мастера спорта по боевому самбо. За себя решил, но и приказ начальника гарнизона понял – не все себя защитить способны. Сам Челубеев недавно ему, Анатолию Борисовичу, рассказал о трёх случаях в течение недели, когда избили офицеров.
– Даже на военные патрули нападают. На днях у солдат отняли штык-ножи, а начальник патруля едва не лишился пистолета. Его спас только подоспевший наряд милиции! – сказал Челубеев.
Вспомнив этот рассказ, вздохнул едва не по-бабьи Анатолий Борисович и решил, что обязан пример подчинённым подать. Коль рекомендовано убывать со службы не по форме, надо так и сделать. Благо в кабинете оказались куртка и цивильный костюм, оставшийся ещё с новогоднего праздника в части, когда их в самый разгар застолья подняли по тревоге. Пришлось срочно переодеваться в полевую форму и убывать к месту развёртывания ЗКП[19]… Отвезти потом единственный костюм домой всё руки не доходили. Вот и пригодился.
Злясь и на себя самого, такого исполнительного, и на Челубеева с его настоятельной рекомендацией, а более всего на ситуацию с армией, приведшую к необходимости этой рекомендации следовать, Анатолий Борисович переоделся и, дав последние указания дежурному по полку, вышел за ворота.
Трамвай, как всегда в час пик, был переполнен. Анатолий Борисович едва сумел втиснуться на заднюю площадку, наступив при этом на ногу какому-то толстому мужику, и получил в ответ локтём в бок. Анатолий Борисович поморщился, но от ответного удара удержался. Трамвай с трудом закрыл за ним двери и тронулся с места. Несколько минут пассажиры молчали, счастливые тем, что внутри и что уже едут, а после, когда утряслось и стало чуть посвободнее дышать, загалдели: