Посмотрев на них и за их спины также, Фёдор Фёдорович недоумённо поинтересовался:
– А немец где?
Речь шла об обер-лейтенанте, которого Заикин конвоировал пинками от мечети, одновременно придерживая под локоть свободной рукой раненного фашистом старшину Малахова.
Не столько, впрочем, поддерживал он Арсения, сколько удерживал разъярённого морпеха от немедленной расправы над «белокурой бестией». Рана, причинённая ему лейтенантом, в общем-то, была пустяковая, – шкуру продырявил на боку, обычную для среднего возраста кожную складку в области ремня. Но праведный гнев Арсения не имел ни границ («Да я ж тебя! На макароны по-флотски перекручу!»), ни, местами, логики («Меня подстрелить?! Меня, старшину Черноморского флота?!»). Как будто со стороны немца подстрелить русского старшину было неслыханным злодеянием.
Немец же являл собой нелепое сочетание заносчивого пафоса сверхчеловека, и бледного подобия человеческого, впавшего от страха в идиотизм… То ли в белокурой башке его все от ужаса перемешалось, то ли там по молодости и глупости и не было порядка никогда, но… Легко переводимые лозунги вроде: «Хайль Гитлер!» и «Дойчланд юбер аллес!» плохо сочетались с мокрыми штанами и малопонятными причитаниями: «О, mein arme Mutti!»[44], «Wozu ist es mir aller es war notwendig?!»[45], что Яшка Цапфер, презрительно хмыкнув, перевел приблизительно: «Говорила же мне мамочка…»
– Так ты у нас ещё и доброволец, мать твою немецкую?! – окончательно взбеленился Малахов и загнул что-то такое на блатной фене, что Яшка не сумел перевести, но обер-лейтенант вроде бы сразу понял.
– Немец там остался, – кивнул Яшка за спину, в тёмный зев подполья.
– А? – встревожился Фёдор Фёдорович. – Арсений его не того? Не пришибёт?
– А и пришибёт… – натягивая ватник, проворчал Заикин, – невелика потеря. Ничего ценного он не знает.
– Что, совсем ничего? – перевел взгляд Беседин на Яшку.
– Как ничего?! – с жаром возмутился Цапфер. – Есть очень даже ценная информация! Я тут перевел… – он выхватил из-за пазухи затрёпанную книжку карманного русско-немецкого разговорника. – Скоро сюда, в Эски-Меджит, прибудет на постоянную эту… – он пролистнул солдатский разговорник… – Versetzung! – постоянную дислокацию шеф полевой жандармерии…
– Это нам и по-русски уже доложили, – ворчливо отмахнулся командир.
– Ну, тогда больше, и впрямь… – вынужденно согласился Цапфер, – …ничего ценного.
Вся его исключительность, как единственного переводчика в отряде, можно сказать, пропала втуне – обер-лейтенант, если и располагал какими-то данными о положении, к примеру, на Керченском направлении, так они безнадёжно устарели за время его отдыха вдали от боевых действий.