– Этот тезис из известных агиток советских времен…
– Вы вкладываете в понятие агитки больше иронии, чем следовало бы, потому что голливудские фильмы это те же агитки, но снятые с пониманием особенностей человеческого сознания и с учетом одного удивительного качества кинематографа, к которому мы еще вернемся. А сейчас о некоем идеологическом шаблоне голливудских фильмов. В США в сознание зрителя внедряется конструкция «государство – это мы». А у нас, особенно в перестройку, кинематографисты стали участвовать в иной игре, где государство это «они». Они повели себя как те шахтеры, которые стучали касками и разрушали советский строй. Но как только они его разрушили, они же первыми и пострадали от этого.
– А итальянские социальные фильмы?
– Итальянцы попали в тот же капкан, что и мы. В шестидесятых годах в итальянском кино был всплеск политической темы. Но посмотрите, как все это непохоже на американское кино. Основа тех итальянских фильмов – разоблачительный пафос, раскрывающий коррупцию во власти, связи с мафией, несовершенство судебной системы и т. д. Уклон этих фильмом был в сторону идейности. Американцы же выбрали путь зрелищности. Я уже говорил об этом качестве, главном качестве кинематографа. Поэтому политические агитки итальянского кино значительно уступают по силе воздействия на зрителя американским политическим фильмам. То есть американским агиткам, поскольку последние используют главное качество кинематографа – зрелищность. Кроме того, в США кино не просто отражает реальность, оно формирует ее. Это своеобразный американский «опережающий» миф, способ влияния на суждения и оценки. И в результате своими фильмами американцы укрепляют свою систему, тогда как итальянцы и мы расшатывали ее в шестидесятые, и восьмидесятые. Впрочем, мы до сих пор делаем это. Уже и Берлинской стены нет, а мы все стучим по ней молотками.
Наверное, последнюю фразу не стоило произносить.
– Хорошо, – сказала главред. – Спасибо за работу.
– Не за что, я только ответил на вопросы, какие поставил мне Михаил неделю назад, а вы сегодня.
– Вот и ладненько, – сухо произнесла Валентина Александровна, всем свои видом показывая, что разговор с этой минуты закончен.
Но Корбалевич не был намерен соблюдать дипломатический этикет дальше.
– Как моя рукопись? – спросил он.
– Еще не смотрела, – ответила главред. – Вот войду в курс текущих дел, тогда возьмусь за сценарии. До свидания.
– А ты фальсификатор, – сказал Ухналев, проводив Корбалевича и вернувшись в комнату.
– Ничего подобного, – ответил Виктор Сергеевич, – это всего лишь способ преодоления бюрократизма, свойственного спецслужбам.