Москва, Лубянка.
Начало осени 1945 года
Василий включил магнитофон[174].
Из динамиков полился резкий, временами срывающийся на болезненное повизгивание, голос. Узнать его не составляло труда…
– Бай ойх гейтэ гебуртстаг…[175]
Следователь довольно потер руки. Все… Конец Потапову, если уж сам Гитлер с днем рождения его поздравляет!
Но дальнейшие слова на чужом языке он, как ни силился, понять не смог и поэтому обратился за помощью к более образованному брату.
– «…A тебя, пса вонючего, еще будут возить в клетке по Красной площади, чтоб другим неповадно было. Понял?» – перевел Василий, не сводя глаз с Потапова, с равнодушным видом сидевшего на армейском, с дырочкой посередине, табурете. – Товарищ генерал, простите, ради бога, моего брата… Работа у него такая…
– Ничего.
– Я искренне преклоняюсь перед вашим мужеством. Простите еще раз!
– Успокойся! Мы не на базаре, а в госучреждении… – попытался остановить неожиданный порыв своего близкого родственника полковник, но это только еще больше раззадорило Василия.
– Что, уже родному брату глотку заткнуть пытаешься? Может тебе напомнить, кто из нас старший на целых десять минут? Человек самому Гитлеру заехать в глаз грозился, а мы его, точно последнюю сволочь, будем и дальше мучить допросами? Сегодня же, слышишь – сегодня же – доложишь в Инстанцию о существовании записи разговора Потапова с Гитлером. Иначе не брат ты мне! – основательно разошелся Василий, который, как Михаилу Ивановичу удалось установить позже, служил на оперативной должности в управлении контрразведки.
– А ты понимаешь, что у тебя из-за этого могут возникнуть неприятности? – не сдавался следователь.
– Ну и хрен с ними! Генерал Потапов бесноватого фюрера не убоялся, а я должен на какие-то неприятности оглядываться?!
Подмосковье, Одинцово.
Сентябрь 1945 года
Командарм собрал вещи и вышел на улицу. За спиной маячил уютный деревянный домик в Одинцово, в котором еще оставались жить люди. Теперь они с завистью глядели изо всех окон на единственную дорогу, по которой генерал шел к легковой машине. Мгновенье – и из трофейного «опеля» вышел сияющий Жуков в парадном мундире, щедро увешанном правительственными наградами.
– Ну, здравствуй, мой Михаил Архангел, – раскинув в стороны крепкие крестьянские руки, прохрипел он.
– Здравствуйте, дорогой Георгий Константинович!
Они обнялись.
В это время второй раз хлопнули двери, выталкивая из салона автомобиля на улицу хрупкого мальчишку лет пятнадцати, сразу напомнившего Потапову его самого в далеком революционном, 1917 году.