— Не нравится мне это,— сказала Софья Леонидовна, когда они вернулись к себе, после того как Шурик, надев куртку и черную кожаную фуражку, простился с ними и с дядей, сказав, что ему нужно на ночное дежурство.
— Не нравится? — шепотом переспросила Маша. Это слово казалось ей сейчас слишком, непростительно слабым. — Это просто страшно. Откуда он такой взялся?!
— А чего тут страшного, ничего нет страшного. Волков бояться — в лес не ходить! — повторила Софья Леонидовна свою любимую поговорку. — Не нравится мне, что он сразу, с места в карьер ухаживать не начал. Что с какой-нибудь другой путается сейчас, это бы ему нисколько не помешало, значит, зубы заговаривает с дальним прицелом, чтобы наверняка.
— Пусть лучше не пробует,— с ненавистью сказала Маша.
— Лучше бы оно лучше, — сказала Софья Леонидовна,— а ну как попробует? Знаю, что постоишь за себя,— добавила она, встретив недоумевающий и гневный взгляд Маши.— Только бы не раздражать его чересчур, а то возьмет и донесет ни за что ни про что. Задержат, начнут проверять — где была, откуда шла, где-нибудь в одном месте не сойдется, и вся песня спета! А тебе ведь еще пожить на свете нужно, очень бы нужно! Мне вот, старой, и то хочется...
Так Маша познакомилась с соседями Софьи Леонидовны и с Шуриком и знала о них теперь, пожалуй, больше, чем о самой Софье Леонидовне, о которой тоже, что знала, знала не от нее самой, а из маленьких брошенных замечаний Ольги, старшего Прилипко и, Шурика. При этом они все трое, предполагая в Маше родную племянницу Софьи Леонидовны, считали, конечно, что она все знает о своей тетке, и делали свои замечания о ней вскользь, просто к случаю, упоминая о том, что ей, конечно, прекрасно известно. На самом же деле она не только почти ничего не знала о Софье Леонидовне, кроме того, что она надежный человек, у которого она должна жить и, через которого в свое время установит нужную связь, но и просто терялась в догадках, сбитая с толку странными, разрозненными и противоречивыми замечаниями соседей о Софье Леонидовне.
Вечером, когда они вернулись от Прилипко и ложились спать, Маша, в особенности удивленная словами Шурика о родных, пропавших на большевистской каторге, словами, на которые Софья Леонидовна никак не ответила, прямо без околичностей, так и спросила старуху:
— Софья Леонидовна, вот мы живем с тобой уже скоро неделю, хоть бы что-нибудь рассказала о себе!
— Так ведь для этого охота нужна, чтобы рассказать,—- ответила Софья Леонидовна,— а у меня ее нету. Что теперь будем делать? Придется уж тебе так мне верить, без расписки. Пришла и живи...