– Что такое?
– Ничего, ничего, – неуверенно говорит она, – просто я почувствовала…
– Может быть, вам присесть?
Я помогаю ей дойти до кресла, и она осторожно садится.
– Что вы почувствовали?
– Я почувствовала… – начинает она, потом внезапно подбирает юбки, тянет их к себе, словно может удержать младенца внутри утробы одной силой.
– Позовите повитух, – говорит она очень тихо и спокойно, словно боится, что кто-то услышит. – Позовите повитух и закройте дверь. У меня кровь.
Мы мчимся за горячей водой и полотенцами, в комнату приносят колыбель, а я посылаю королю известие, что у королевы начались роды, конечно, на несколько недель раньше срока, но с ней все хорошо, и мы о ней заботимся.
Я смею надеяться – малышка Мария процветает в детской, она слишком умна для своих двух лет, и она тоже родилась раньше срока. Возможно, будет еще один пугающе маленький младенец, который всех нас удивит силой и цепкостью. И если это будет крепкий маленький мальчик…
Это все, о чем мы думаем, но никто не говорит этого вслух. Если королева родит мальчика, даже в таком немолодом возрасте, даже несмотря на то, что она стольких потеряла, она будет победительницей. Все, кто шептался, что она слаба, или бесплодна, или проклята, будут выглядеть глупо. Даже сам великий свежий папский легат Уолси отойдет на второе место по сравнению с такой женой, которая дала мужу то единственное, чего ему не хватает. Девушки, которые сопровождают королеву, когда она обедает с королем, или гуляет с ним, или играет в карты, девушки с вечно опущенными глазами, чепцами, сдвинутыми на макушку, чтобы показать гладкие волосы, в приспущенных платьях, открывающих заманчивые округлости груди, все эти девушки увидят, что король смотрит лишь на королеву – если она сможет подарить ему сына.
В полночь роды начинаются всерьез, взгляд королевы останавливается на святом образе, хлебе причастия в дарохранительнице на алтаре в углу, повитухи тянут ее за руки и кричат, чтобы она тужилась, но все кончается слишком быстро, и никто не кричит, есть лишь маленькое существо, едва видное среди крови и вод, и повитуха поднимает крохотное тельце, укрывает его от взгляда королевы полотном, в которое должны были пеленать крепкого сына, и говорит:
– Мне жаль, Ваша Светлость, это была девочка, но она умерла еще в утробе. Больше ничего.
Я даже не жду, когда она меня попросит. Она устало поворачивается ко мне и молча кивает, чтобы отправить меня с поручением, ее лицо искажено горем. Я устало поднимаюсь и иду прочь из родового покоя, по лестнице, через большой зал, по лестнице наверх, на королевскую половину дворца. Я прохожу мимо стражей, которые поднимают пики, приветствуя меня и пропуская, мимо пары придворных, склоняющихся в поклоне и отступающих, чтобы дать мне дорогу, через двери зала аудиенций, через шепчущуюся глазеющую толпу, которая ждет и надеется увидеть короля. Когда я вхожу, воцаряется тишина. Все знают, какое у меня поручение, все догадываются по моему каменному лицу, что вести дурные, когда я иду к двери личных покоев – и вот он.