Заславский, Соболь, Сидоров. Иначе говоря — Иерофант, Исправление, Дьявол. Мирослав убрал ноги со стола, поставил пустую чашку на блюдце и стал перебирать пестрые картонки в поисках нужных фигур.
Выложив на столе перед собой три карты, он пристально вглядывался в них, будто медитируя. Что у нас получается? «Иерофант, Исправление, Дьявол… Иерофант, Исправление, Дьявол…», — мысленно повторял Мирослав, стараясь уловить взаимосвязь между персонажами. Однако метод повторения в данном случае не работал.
«А если не так? — подумал он. — Если Иерофант, Удовлетворенная женщина, Дьявол? Бессмыслица. А если Иерофант, Справедливость, Дьявол? Справедливость — Дьявол. Справедливость — педофил. Уже лучше, интересная получается связка. Педофила настигло возмездие. Но при чем здесь Иерофант?».
Мирослав поднялся с кресла, запустил ладони в густую шевелюру, потянулся и отправился на кухню за новой порцией двойного эспрессо. Прислонившись плечом к стене рядом с кофе-машиной, он потягивал ароматный напиток, обводя задумчивым взглядом обстановку. Вдруг взгляд его замер, просиял, он поставил на стол чашку и поспешил обратно в кабинет. Ну, конечно! В этом раскладе не хватает еще одной карты. Как он мог забыть? Погодин торопливо отыскал среди оставшихся фигур 12-й Аркан — Повешенного — и положил его рядом с Иерофантом.
Вот оно! Иерофант — Жертва, Дьявол — Справедливость. Не зря ведь убийца уложил Заславского в позу «Повешенного», он хотел этим что-то сказать. Сначала Мирослав подумал, что эта поза символизирует жертвоприношение как таковое, теперь же ситуация виделась ему в другом свете. Психиатр стал случайной жертвой! А вот педофилу воздали за грехи.
Придя к таким выводам, Погодин схватился за телефон и набрал майора. Голос у Замятина был грустный, услышанная информация лишь ненадолго зажгла в нем искру интереса, а потом он и вовсе заявил, что дело передали ФСБ, его же теперь все это все мало волнует. Мирослав растерялся только на секунду, быстро сообразив — лукавит майор, капризничает, как обиженный ребенок. Конечно, это дело волнует его, причем даже больше, чем раньше. Просто Иван Андреевич не желает афишировать свои чувства, прикрываясь маской безразличия. Погодин решил не лезть к Замятину в душу, сказав лишь, чтобы тот не расстраивался раньше времени, мол, всякое бывает, еще неизвестно, чем дело обернется. Замятин, похоже, принял его слова за формальность, но Мирослав искренне верил в то, о чем говорил.
Он снова откинулся на спинку кресла, в задумчивости тасуя оставшиеся в руках карты. Затем не глядя стал выкладывать их на стол, одну за другой, располагая в столбик под теми четырьмя, что уже лежали на столе. Получалось следующее: