Мысль и судьба психолога Выготского (Рейф) - страница 44

Но речь и матрицы социального поведения человека не запрограммированы генетически – запрограммирован только его речевой аппарат и структуры мозга, ответственные за речевую деятельность. И все же такая программа существует, только находится она вне человека. Это наш язык, а в более широком плане – и вся накопленная за тысячелетия человеческая культура и соответствующая ей система знаков, в которых она закодирована. Но для того, чтобы это чужое стало своим, чтобы оно встроилось и заработало в индивидуальном сознании, оно должно получить канал доступа, а сам индивид – инструмент, с помощью которого он мог бы этим каналом воспользоваться. Вот в роли такого инструмента и выступает слово в своем новообретенном качестве знака или символа, становясь при этом орудием мышления взрослеющего ребенка.

Да, – и это один из краеугольных камней теоретической платформы Выготского – «древо мышления» и «древо речи» берут свое начало из разных корней и развиваются по отдельным, независимым друг от друга линиям. Но когда эти линии однажды пересекаются, речь преобразует мышление.

Однако и по миновании этого критического момента мышление и речь сохраняют свою относительную самостоятельность. И одно из свидетельств тому – систематическое несовпадение смысловой и лексической стороны как живой, так и литературной речи, ее логического и грамматического подлежащего (сказуемого).

Печально я гляжу на наше поколенье!

Его грядущее – иль пусто, иль темно…

Если спросить какого-нибудь пятиклассника, что является в первой строке этого двустишия подлежащим, а что сказуемым, он не колеблясь ответит, что подлежащее здесь местоимение «я», а сказуемое – глагол «гляжу». Однако если пристальней всмотреться в содержание этой фразы, ее смысловая структура окажется заметно отличной от структуры грамматической. В самом деле, ведь не о себе же говорит здесь Лермонтов, а обо всем своем поколении, участь которого печальна. И, следовательно, именно «поколенье» мыслится им в роли психологического подлежащего, точно так же, как «печально» – сказуемого.

«Грамматика мысли», как замечает по этому поводу Выготский, не совпадает с «грамматикой слов». «В известном смысле можно сказать, что между ними существует скорее противоречие, чем согласованность» (Выготский, 1982. Т. 2, с. 307). Но этот «зазор» вовсе не означает несовершенства или издержек нашего языка. Напротив, только в постоянном движении от мысли к слову и от слова к мысли и возникает возможность их хрупкого, но подлинного единства. Потому что отношение мысли к слову, по Выготскому, есть не вещь, а процесс, в котором мысль, превращаясь в речь, перестраивается и видоизменяется.