Ватанабэ кивнул и протянул бокал минералки, чтобы чокнуться. Но Альберт хитро подмигнул и убрал за спину свою рюмку.
– Погоди! Теххх… хнари вы классные, базара нет. Но вот вояки никудышные! Дедушка мой рОдный, Рудольф Иваныч Поляков… Да! Бил вашего брата, он на Сахалине служил в войну. Так это. Рассказывал! Летит японский четырёхмоторный бомбан… банбандировщик! Огроменный. Летит! Мою Родину бомбить! А дедушка взял топор и к-а-а-ак! Жахнет топором! Отрубил крылья там, двигатели. И лётчику японскому ухо отрубил! Ну бамбан… самолёт, короче, еле улетел. Да точно потонул потом, в волнах моря-акияна!
Марат, Левензон и Никитич ржали в голос и наперебой комментировали:
– Ну ты горазд врать, Поляков! Топором!
– Ага, а как он без моторов и крыльев улетел?
– Трепло ты кукурузное, Альберт.
Поляков обиженно засопел.
– Да ну вас, пойду я лучше с Камимурой выпью. Где он сидит-то? А вон он. Ха-ха-ха, дрыхнет! Сидя дрыхнет! Что, самураи, слабы вы против нашей водочки? Ха-ха-ха!
Явно пытавшийся на ком-то отыграться после конфуза с историей про героического дедушку Поляков нарочито громко хохотал и тыкал пальцем в мирно посапывающего Камимуру. Полуседая усталая голова свесилась на грудь, тоненькая струйка слюны сбежала на галстук корпоративных цветов…
Грохочущим цунами пролетел над столом грозный голос Кейсуке Ватанабэ:
– Какой позор! Вы потеряли лицо, господин Камимура, и унизили нашу компанию перед партнерами!!!
Испуганно замолчали все – и замершие в ужасе японцы, и ничего не понявшие русские. И даже «казанские» прекратили ржать и растерянно уставились на главу японской делегации…
Камимура подскочил, ударился коленками о столешницу. Спрятав голову в плечи, мелко трясясь, подбежал к боссу и что-то забормотал. Ватанабэ, раздув гневные ноздри, смотрел на него сверху вниз и шипел по-японски, выдавливая слова и слюни сквозь посиневшие губы.
Не переставая кивать головой, со сложенными на груди в умоляющем жесте руками, Камимура быстро попятился, не смея повернуться к боссу спиной. Свернув по пути пару стульев, исчез из зала…
В абсолютной тишине шепот Левензона прогрохотал, как горный обвал.
– Кирдык ему. Чуть-чуть не дотерпел. Теперь уволят…
Кейсуке вдруг побледнел, схватился правой рукой за грудь и рухнул на стул.
Над мгновенно протрезвевшей толпой пронесся крик Никитича:
– Нитроглицерин! Есть что-нибудь от сердца?
* * *
Японскую делегацию ранним дождливым утром провожали в аэропорту Пулково.
Марат долго тряс руку Левензону.
– Славно поработали, Йося. Жаль, вчерашний вечер немного испортил картину. Как Кейсуке-то себя чувствует? Может, не стоит ему сейчас лететь, отлежался бы немного?