– Опаньки! А ты не говорил, что в этом помете девочки есть.
– Ой, Марат, не смотри. Мы её не продаём.
– А чего так? Бравенькая девочка. Вон братья дрыхнут, а она ползает по ним.
– Да маленькая она какая-то, слабенькая. Последыш. Думали, вообще не выживет. Клуб наверняка забракует. Я уже топить её собрался.
– Блин, всё-таки вы, заводчики, все больные. Топить собаку только потому, что у неё сантиметров в холке не хватает.
Человек нагнулся над корзиной и подцепил ладонью щенка. Крошка увидела прямо над собой что-то черное и немедленно вцепилась в него мягкими детскими когтями.
– О-о-о, блин! А говоришь, слабенькая! Чуть бороду мне не оторвала.
– Давай её сюда. Сейчас кобельков посмотрим.
– Нафиг твоих кобельков. Она сама меня выбрала. Сколько я должен?
– Марат, я документ на неё не дам. Она некондиционная.
– Зато живая. Я же не мент, документы у щенка спрашивать. Сколько?
– Ну, как хочешь. Бесплатно. Считай, ты ей жизнь спас.
* * *
За пазухой у человека было уютно. Крошка немного повозилась и заснула.
Проснулась она от внезапно вспыхнувшего чувства страшной потери, утраты чего-то очень важного и единственного.
– Маа-ма! Ва-аа! Маа-маа!
Люди в вагоне метро завозились, заоглядывались.
– Бабушка, смотри, у дяди щеночек под курткой!
Крошкин плач резал уши недовольных, уставших людей. Они осуждающе оглядывались на шевелящуюся на груди куртку.
– Потерпи, моя маленькая. Скоро приедем, молочка тебе дадим.
Молоко Крошке не понравилось. Оно было несладким, каким-то казенным. И мамой от него не пахло. И братики куда-то делись.
– Ну куда ты её тащищь, в кровать что ли?
– Тсс, тихо. Ей же страшно, она привыкнуть должна. Она же маленькая.
* * *
Полетели дни, полные открытий. Оказывается, обувь можно не только грызть, но и красиво раскладывать на хозяйской постели. За мячиком бегать надо осторожно, потому что он залетит под шкаф – и не выковырять потом.
А кошки – совершенно гадостные существа. Цапнут лапой по носу – и шмыг на дерево. Не достать, хоть вся охрипни от лая.
Увидев снег, Крошка ошалела совершенно. Вдохнув полные ноздри колючей свежести, она полетела по белому ковру, неуклюже выкидывая тощие подростковые лапы. И исчезла.
– Господи, где собака? Только что здесь была.
Крошка сидела на дне глубокого, темного, холодного колодца и плакала от страха. Совершенно неожиданно снег под ней исчез и обернулся твердой землей с торчащими железками.
– Крошка, ты где? Голос подай! Блин, да тут люк открыт.
Папа, ругаясь и оскальзываясь на ледяных железных ступенях, спускался прямо из черного неба.
– Дурочка, не ушиблась? Напугалась, бедненькая.