Дождевые черви: 2161-2162 (Паненшин) - страница 35

Мы вошли в одноэтажное длинное здание, внутри которого простираются широкие помещения, заставленные сварными лавками, табуретками и столами, то и дело скрежещущими по лысому бетонированному полу.

– Стук железных тарелок и ложек тут никогда не прекращается, привыкай. Скоро от него у тебя будет сразу в животе посасывать от дикого желания поесть, – рассмеялся Семит.

Подойдя к дежурному повару – пышной крепкой женщине с аккуратно подобранными платком волосами – он показал жетон.

– Вам должны были доложить. Овощную нарезку и суп из них. Это настолько большая редкость и гигантский труд – вырастить овощи, как до войны, – повернулся он ко мне. – Их разрешается подавать только почитаемым людям, в знак благодарности кому-то или по остальным редким случаям.

– Овощи?! – я не могу поверить. – Настоящие овощи? Мы последние найденные семена упустили, не получилось ничего вырастить. Земля из шахт грубая и не питает растения, приходится сильно ее удобрять, чего хватает на выращивание кореньев разных, не токсичных, не отравленных, как в пустоши. Вот картофеля раздали недавно по несколько штук, это через несколько-то лет возделывания почвы.

– Да я знаю все, что там у вас, – Семит небрежно махнул рукой и повел меня к столу.

– Так, понимаю: это и есть достижения в сельском хозяйстве? – улыбнулся я. – Я думал, поведешь меня куда-то на поля ваши.

– Да там чего смотреть-то, на самом деле примерно как у вас все, – покусывая нижнюю губу, сказал Семит, о чем-то задумавшись.

Нам принесли заказ. Великолепно! О-о-о, вот это вкус. Сочный помидор брызнул на меня, когда я надкусил его, и Семит рассмеялся, прикрыв глаза ладонью. Запах свежего огурца заполнил легкие, а когда принесли суп – это нельзя передать словами, сладкая морковь, капуста…

С восхищением мешается чувство негодования и глубокой досады. Когда же мы сможем возродить почву, вернув ее к былому состоянию, год за годом ухаживая за ней, как за безнадежно больным ребенком? О чем думали люди, учинившие весь этот кошмар, ведь мы же их дети, каждого из них? Насколько должно опуститься сознание, чтобы достичь полной безнравственности и единоличного, но не коллективного мышления, чтобы не понимать ценности свежей воды, здоровой земли, живых лесов.

– Эй, ну чего в себя ушел?! – толкнул по плечу Семит.

– Да так…

– Знаю я, о чем думаешь. Пойдем…

Между рядами столов меня встретил пристальный злой взгляд выбритого ирокезом уставшего мужчины, помешивающего вязкую бледную кашу в погнутой временем алюминиевой миске. Покинув здание, мы отправились в обратную сторону по тому же проспекту. Подходя к администрации, Семит предупредил, чтобы я особо не разговаривал и молчал, поддакивая и соглашаясь со всем. «Багряный – человек умный и знает все твои вопросы, которые ты захочешь ему задать, слушая его», – убедительно повторил пару раз он.