Здесь речь идет не о горном хрустале, а о специальном стекле с повышенным содержанием окиси свинца или бария, благодаря чему увеличивается его коэффициент преломления и, соответственно, блеск изготовленных из него изделий. Такое стекло особенно высокого качества производили в чешском городке Гаррахов, названном в честь его бывшего владельца графа Яна Гарраха.
В конце письма Марина Ивановна еще раз напоминает о своей просьбе. Судя по всему, именно эти бусы, будучи уже в Москве, она предлагает своей знакомой поменять на книгу Державина в письме от 8 декабря 1940 года: «Милая Ольга Алексеевна, хотите – меняться? Мне до зарезу нужен полный Державин, – хотите взамен мое нефритовое кольцо (жука), оно счастливое, и в нем вся мудрость Китая. Или на что бы Вы, вообще, обменялись? Назовите породу вещи, а я соображу. Я бы Вам не предлагала, если бы Вы очень его любили, а я его очень люблю. Есть у меня и чудное ожерелье богемского хрусталя, – вдвое или втрое крупнее Вашего. Раз Вы эти вещи – любите…» (М. Белкина. Скрещение судеб. М., 1988).
В это время Марина Ивановна была, по-видимому, все еще очень далека от реалий советского быта, о чем свидетельствует ее письмо в лагерь дочери Але: «А лубяную (коробку? – Авт.) вроде банки я взяла к себе и держу в ней бусы. Не прислать ли тебе серебряного браслета с бирюзой – для другой руки, его можно носить не снимая и даже трудно снять. И м. б. какое-нб кольцо?»
До самого конца Марина Ивановна сохранила привязанность к простым янтарным бусам, купленным еще в Париже. В письме В. А. Меркурьевой от 31 августа 1940 года она пишет: «Единственная моя радость – Вы будете смеяться – восточный мусульманский янтарь, который я купила два года назад, на парижском “толчке” – совершенно мертвым, восковым, обогретым плесенью, и который с каждым днем на мне живеет: оживает, – играет и сияет изнутри. Ношу его на теле, невидимо. Похож на рябину». Вероятнее всего, именно эти бусы видны на хорошо известной фотографии М. И. Цветаевой, сделанной в 1940 году (илл. 173, 173а).
Возможно, их она подарила А. Ахматовой в июне 1941 года. Видимо, этот жест имел для нее особый смысл, потому что за полгода до смерти она написала в своем предпоследнем стихотворении:
Пора снимать янтарь,
Пора менять словарь,
Пора гасить фонарь
Наддверный…
Февраль, 1941 г.
Теме особого «взаимодействия» М.И. Цветаевой и украшений посвящена статья Ирмы Кудровой «Серебряная страсть Марины Цветаевой» (Русский ювелир, № 1, 1998, с. 50). В ней, в частности, приводится рассказ дочери Цветаевой Ариадны Эфрон: «Зимой 1956 года она зашла по каким-то делам (к И.Г. Эренбургу. –