Старый человек,
Начальник округа Цзоу,
Овдовел,
Остался один на свете.
Стала жизнь печальной-печальной.
И задумал он жениться вновь,
И соседей
Попросил отдать за него их дочку —
Как расцветшая яблонька молодую.
Смущены были родители невесты.
Не решились отказать ему сами,
Обратились они к старейшинам за советом.
Отвечали им старейшины царства Лу:
«Если старый возьмет молодую в жены,
Суждено непременно ей быть вдовою.
Округ Цзоу – ничтожный округ,
Тяжело придется вдове и сиротам.
И увидят светлые духи предков,
Что, безвинные, они страдают.
Ведь не царь он и не князь,
Человек из Цзоу!
Не по чину ему такая женитьба!»
Но прекрасная как яблонька девица
Так отцу и матери сказала:
«Если бы голодный
Просил у нас хлеба,
Если бы зимою
Остался он без одежды —
Каждый отломил бы
От куска своего половину,
Каждый своей одеждой
С ним бы поделился.
Но никто не может
Свою радость отдать другому,
Если душу и тело
И всей жизни отмеренный срок
Не разделит с ним безвозвратно.
Мы могли бы глаза зажмурить,
Когда он пойдет мимо нашего дома.
Мы могли бы заткнуть уши,
Когда станет он в наши ворота стучаться.
Но у сердца нет глаз и ушей —
Как закрыть их сумею?
И не знаю, есть ли граница у сердца —
Где же поставлю ворота?
Даже если он скроется под камнем могильным,
Не смогу я забыть о его страданье:
Буду слышать,
Как плачет его дух безутешный,
Что никто из живых его не любит,
Не поет ему поминальной молитвы,
Не готовит жертвенной пищи».
. . . . . . . . . . .
Ах, кто же, кроме сына,
Дольше всех об отце будет помнить? —
И она родила ему сына,
Чтобы род его на земле продлился.
А потом
Она родила ему дочку —
И наполнились медом пересохшие соты,
И забыл он о своих печалях.
Так земля, покрываясь цветами,
Забывает о зиме ненастной.
. . . . . . . . . . .
Но клонилось солнце на запад,
Покидало округ Цзоу,
Царство Лу
И весь Китай великий —
День окончен,
И темная ночь неизбежна.
Так и память о нас
И о тех,
Кто нас помнит,
Погружается в ночь,
Грозит исчезнуть во мраке.
Где же сердце,
Не знающее границы,
Что сумеет нас