«Третьяковка» и другие московские повести (Степанян) - страница 37

В двух шагах от Москвы
Над оврагом стоял ее домик.
Было видно со станции всю ночь,
Как светит окошко.
И он все ветшал,
И тело ее вконец обветшало,
И она рассталась с ними без сожаленья.
Много лет прошло с тех пор,
Но когда в Москве и под Москвою
Поднимаются травы —
Я знаю, она рядом.
А еще,
Когда приходит на сердце песня,
Что она мне пела однажды,
Проходя через поле на закате.
Эта песня о том,
Как Христос повстречал самарянку,
Принял от нее глоток воды студеной,
Отворил ей колодец с живой водою.

Ответ В. Д. Бонч-Бруевичу

на его вопрос к русским сектантам:

«В чем отличие вашей веры

от учения господствующей церкви,

а также от прочих направлений и сект?»

Мы не из тех,
Кто, Библию читая,
Снимает с полки тяжкий фолиант,
Узорные застежки размыкает
И в тишине,
С размеренным благоговеньем,
Путь долгий от стиха к стиху превозмогает.
Нет, мы не из тех,
Кто воду пьет коленопреклоненно,
Руками черпает за горстью горсть,
Чтоб жажду утолить.
Но мы —
Бросаясь ниц и распростершись на земле,
Лакаем Слово
из пылающей реки —
И небо распустилось, как знамена
Над храбрыми из храбрых Гедеона.
Веди, о Господи, свои полки!

Воспоминание

Если выдернуть нить,
Чтобы памяти бусы
смешались,
И на самое дно
Погрузить, зажмурившись, руку,
Раньше прочих
Я эту жемчужину,
бурую, дымную,
выну —
Этот день, что стремился к закату,
И меня увлекал за собою.
Как петляла машина в крутых переулках!
Поднималась все выше,
А город внизу оставался.
Но когда оказались мы снова
на местности плоской,
Я заметила сразу,
Что небо – другое, и ближе.
И дома и дворы здесь казались и были другими,
И гостей долгожданных
Здесь тревожными встретили взглядами.
Я была тогда очень мала,
Я спросить не додумалась взрослых,
Что за сила
Примчала нас к этому дому,
Который
Покидала жизнь, любовь покидала.
Были комнаты сумраком жарким полны. —
Мне велели остаться снаружи,
И сквозь тонкие жерди,
Опутанные виноградом,
Я увидела:
Движется дымное небо на запад,
В темно-красный провал
Между днем раскаленным
И душной, тяжелой ночью.
. . . . . . . . . . .
Я была тогда очень мала,
Но уже не впервые
Изумленно пыталась понять,
Почему же я вижу
То, что скрылось из глаз,
Слышу то,
Что исчезло из слуха,
Почему этот день ненаглядный,
Уходя,
Остается со мною?
Почему никогда
Я забыть не сумею его?
. . . . . . . . . . .
Что же было потом?
Оказалось, что в эту минуту
Своенравные духи —
Порожденья страдальца Мельмота[9]
Отыскали наш маленький двор
На окраине Арменикенда
И предстали пред нами – зачем? —
Посмеяться над теми, кто здесь,
О себе,
О себе рассказать —
И участьем,
как милостыней,
поживиться.
А напоследок
В хмурые лица
Брызнуть волшебным соком —