— Увлекательно. Но что тут служит доказательством? К одной старушке ходил один старичок. У старушки пропала печать. Похоже, старичок стащил. Если действительно он, то он же стянул и картины из музея. Так?
— Но при его широчайших связях, товарищ полковник, при финансовых возможностях он как раз годится в руководители крупной аферы!
— Годится — не значит является. Кто он в прошлом?
— Томин выехал в Ленинград. За прошлым Боборыкина.
— Моих нет, — предупреждает Муза, впуская в квартиру Кима.
— Вот и хорошо, я к вам, — потирает Ким озябшие руки.
— Ты опять бросил работу?
— Не могу я учителем рисования!
— Ишь! Алик может учителем, а он не может. Чайку вскипятить?
— Только демократично, на кухне.
Пока Музы нет, Ким вынимает и ставит на виду небольшую серебряную фигурку.
Возвращаясь, Муза замечает ее еще с порога.
— Что это?!.. — Она поспешно берет фигурку, осматривает и ощупывает — нет ли клейма. — Ох, даже напугал — почудился новый Фаберже!.. Твоя?
— Моя. Купил немного серебряного лома и поработал наконец в свое удовольствие. Как?
— Очень неплохо, Кимушка. С фантазией и со вкусом. С большим чувством материала. Приятно посмотреть.
— И только?
— Чего же тебе еще?
— «Приятно посмотреть»… Если на то пошло, это — выше Фаберже!
— Ну-ну, не заносись в облака, — смеется Муза.
— Да будь тут проклятый штамп — вы бы рыдали от восторга!
— Слушай, не строй из меня дурочку. — Муза достает пепельницу-лягушку и ставит рядом с фигуркой Фалеева. — Гляди сам. Сравнивай. Тебе не хватает школы, не хватает стиля, аромата эпохи. — Она оглаживает пальцами обе вещи. — И на ощупь совсем не то. Нашел с кем тягаться!
— Я-то ждал… — медленно, с надрывом говорит Ким. — Я-то вам верил, как оракулу… больше, чем себе! Где ваши глаза, Муза Анатольевна? Чем Фалеев хуже Фаберже?!
— Ну-у, наехало. Кто велит верить мне, как оракулу? В искусстве есть один непогрешимый судья — время.
Ким начинает нервно и беспорядочно метаться по комнате.
— Это я слышал, слышал. Естественный отбор — только посмертный. Надо, чтобы косточки твои сгнили, тогда человечество спохватится: был на свете большой художник Ким Фалеев. На шута мне посмертная слава, если сегодня я имею кукиш?
— Не нужна — не бери, — уже сердится Муза.
— Нет, возьму! Но возьму, пока живой! Искусствоведы обожают писать: «Умер в нищете и безвестности». Не желаю подыхать в безвестности на радость будущим искусствоведам!
Он хватает фигурку и срывается вон, только грохает входная дверь.