В десять лет мечтатели,
В четырнадцать – поэты и урки,
В двадцать пять —
Внесенные в смертные реляции.
Он пошел на фронт добровольцем, как только разразилась война, о чем свидетельствует следующая выписка:
«Из приказа № 171 от 10.10. 41 г. По Литературному Институту.
№ 6
Студента 4-го курса КОГАНА П. Д. числить в отпуске до возвращения из Красной Армии.
Директор Института – Г. Федосеев.
Зав. Секретариатом – неразборчиво».
– Бедный, бедный мальчик! – вздыхала Рахиль, горюя о безвременной смерти поэта. – Такой молодой и красивый. Совсем не успел пожить. А ему так всего хотелось… И девочка крошечная осталась.
Сейчас, конечно, невозможно было и словом обмолвиться о прежнем отношении Рахили к этому раннему браку. Они как будто бы спешили взять от этой жизни все с опережением. Но сейчас можно было только вспоминать и скорбеть. И Рахиль, погруженная в свои невеселые мысли, вынимала платок и, утирая невольные слезы, долго молча сидела, качая головой. Упрекала ли она себя? Кто знает.
Но может быть, все-таки и на его долю выпало счастье – писать стихи, любить, стать отцом, услышать писк ребенка. В поэзию П. Когана врывается новая струя, – повседневная жизнь, со всей её требовательной суровостью. Взрослеют юные поэты, и в их стихах появляются такие мотивы:
Этот год перезяб,
Этот год перемёрз до предела.
В этот год по утрам
Нам с тобою рубля не хватало,
Чтоб девчонке купить молока,
Чтоб купить папирос.
Ты снимала с ресниц
Подозрительные кристаллы,
И, когда не писалось,
Примерзало к бумаге перо.
Перед школьником Юрой образ Павла представал исключительно в романтическом ореоле.
Черноволосый красавец, порывистый, восторженный, он сознательно формировал свой имидж вожака и уже тогда ходил с татуировкой в знак протеста против какого бы то ни было официоза во внешнем виде и даже носил с собой финку. Он увлекал за собой в романтику, в мечту, в отрыв от будничной жизни:
Пьем за яростных, за непокорных,
За презревших грошевый уют.
Бьется по ветру веселый Роджер,
Люди Флинта песенку поют.
Пятиметровая каморка, вмещавшая в себя столько разнообразных талантов, единодушно признавала за Павлом Коганом безусловное лидерство поэта-трибуна, пока еще не вырвавшегося на просторы широкой известности, но, конечно, одаренного свыше несравненно более щедро, чем все остальные, а потому сейчас, вот здесь перед ними, стоящего на пороге Славы. Несколько поколений молодежи, жаждавшей возвышенных подвигов, бредило его стихами:
И в беде, и в радости, и в горе,
Только чуточку прикрой глаза —
В флибустьерском, в дальнем море
Бригантина поднимает паруса…