Эйнзли не знала, что сказать, но Иннес еще не закончил себя мучить.
– Так что, понимаешь, – надтреснутым голосом продолжал он, наконец-то глядя ей в глаза. – Мой брат покончил с собой, но на самом деле его убил я. А теперь я получил еще и его землю. – Он горько усмехнулся. – Мне, недостойному, досталось все!
– Бланш тебе не досталась, – возразила Эйнзли. – Ты отказался от нее, хотя любил ее. – Слова, которые она произносила, жгли ее огнем.
– Только не считай меня благородным рыцарем, – усмехнулся Иннес, – потому что с моей стороны о благородстве не было речи. Я не любил ее. Вот почему я почти без труда согласился отдать ее Малколму. Избавиться от нее, как от ненужной вещи. Но я так заигрался в великодушие, что поначалу ничего не замечал. – Он потер глаза. Вид у него сделался очень усталый. – Когда дошло до дела, мне хотелось одного: дать брату повод встать на мою сторону против отца. Если бы Малколм считал, что он передо мной в долгу за то, что я вернул ему любимую, он наверняка помог бы уговорить отца, чтобы тот отпустил меня из Строун-Бридж на моих условиях. Понимаешь, Эйнзли? – Иннес взял ее руки в свои. – Я оказался эгоистом во всем. Мой эгоизм стоил брату жизни. Теперь я ради Малколма обязан восстановить то наследство, которого я его лишил. Так я отчасти искуплю свою вину. Но счастья я не заслуживаю. Сегодня утром я вдруг понял, какой будет моя дальнейшая жизнь… Мне как будто показали, чего я лишил брата. Я не заслуживаю счастья – в отличие от тебя. Теперь ты понимаешь, почему я тебе это рассказал?
Как ни странно, Эйнзли все прекрасно понимала. Он нарочно отталкивал ее. Хотел внушить ей отвращение. Она же испытывала лишь небывалую грусть, потому что его трагическое признание изменило все и одновременно не изменило ничего.
– Я понимаю, что не могу сделать тебя счастливым, – сказала она, – но, если ты хотел, чтобы я презирала тебя, тебе это не удалось. Тогда вы все были очень молоды.
– Это не оправдание.
Судя по его тону, переубедить его было невозможно. Всего несколько месяцев назад Эйнзли охотно согласилась бы с таким доводом.
– Нет, оправдание, – возразила она. – Все мы ошибаемся из-за недостатка опыта. Если бы я любила Джона так, как мне казалось, может, он бы не умер.
– Смешно! Ты ведь знаешь…
– Теперь я знаю, что моя нерешительность тоже отчасти повинна в… ухудшении наших отношений, но тогда я ничего не понимала, – пылко возразила Эйнзли. – Теперь, благодаря тебе, я понимаю, что я никогда не была никчемной уродиной!
– Эйнзли, это он с тобой сделал…
– Нет! – решительно перебила его она. – Я не говорю, что Джон был безгрешен, но и обвинять во всем его одного нельзя. Мы с ним… не подходили друг другу, но, Иннес, откуда нам было знать заранее? – Она крепко сжала его пальцы, притягивая его к себе. – Я столькому научилась с тех пор, как приехала сюда! Я до сих пор чувствую себя виноватой и до сих пор о чем-то жалею, но прошлое уже не пожирает меня. Джон умер, и я ничего не могу с этим поделать, разве что постараюсь больше не допускать таких ошибок. Ты вправе сделать то же самое. Разве Малколм не хотел, чтобы ты был счастлив?