Дашенька (Новацкович) - страница 3

А вот будь я и вправду мужчиной - выбрал бы кого угодно: восточную тонкоголосую танцовщицу Полину, странную и пряную, как аравийская приправа; простоватую, круглолицую и длинноногую Катьку, которая была понятна и мила; инопланетную, непонятную, томную кошачеглазую Юлю, в которой уже проступали черты будущей преуспевающей фотомодели; в конце концов толстую разбитную Ленку, которая хоть и была пошла и груба, умела говорить с мужчинами на их языке... да кого угодно выбрал бы, только не тургеневсую Дашу, ибо угадывалось *нечто* в этих твердоватых губах, посадке шеи, излишне строго заплетенной косе, льдистом отблеске серых глаз. Hечто безнадежное, не дающееся ни на миг в руки. А платоничность тогда нам была непонятна и смешна.

А мы все купались в этой бесконечной чувственности лагерного лета, когда над лагерем незримым облаком висела любовь. И развивающаяся чувственность взрослая заставляла зацикливаться на любовных переживаниях своих и чужих. В "тихий час" мы болтали с соседками по палате - о чем угодно болтали, но рано или поздно разговор сворачивал на половые проблемы. И шутки были взросло-пошлыми, и мы прихихикивали, чуть замирая и краснея от надвигающегося неведомого, огромного и жарко-багрового, но это было еще там, далеко, а пока можно было отшутиться и скрыться за стеной слов.

Я травила соседкам байки - выдуманные, на ходу рождающиеся сказки на те темы, что интересовали их, в том числе и про то, что еще не называлось у нас простым и безыскусным словом "секс". Hа ходу выдумывала книги, в которых якобы прочитала, и людей, с которыми якобы случалось. Они слушали внимательно и терпеливо, то ли веря, то ли нет, обе мои соседки: сдержанно-недоверчивая полненькая Люда и напрочь спрятанная под отросшей челкой еще чуть слишком ребячливая, несозревшая Аня. А моя фантазия заносила меня в дебри чуть ли не того, что теперь зовется порнографией. Потому что было лето, жаркое томное лето, а нам было по тринадцать-пятнадцать лет...

Hо вот что интересно - при Дашеньке такие речи не велись, не обсуждались эти сладкие темы. Ибо она могла, воистину, как тургеневские барышни, мало того, что самой быть вне и над всех этих чуточку неприличных баек, так еще и осадить кого угодно. Что-то самую малость странное было в этой натуго заплетенной косе, строгих силуэтах одежды, каким-то морозом она была заморожена. Вот распустила бы волосы, подрисовала глаза, закатала бы чутб более вольно отглаженный рукав блузки, да хоть бы расстегнула ее поглубже. Hо этого не было, и смутным чутьем понималось: нельзя, это уже будет не наша Дашенька.