– Без малого вся Греция, – вставил Мрачек.
– А вы послушали бы, – продолжал Боровик, – что он рассказывал о способах уничтожения людей! Он насчитывал их более пятисот. Волосы дыбом встают…
…Седьмого августа сорок третьего года лагерники узнали, что Советская армия два дня назад овладела Орлом, Белгородом и стремительно продвигается на запад.
Откуда могли поступить эти сведения? Иржи Мрачек ушам своим не верил: оказывается, в антифашистском подполье Бухенвальдского лагеря работает радиоприемник, и даже в лагере смерти Освенциме есть радиопередатчик.
Много толков, пересудов и горячих споров у заключенных вызвала весть о высадке англо-американских войск в Италии.
– Не пойму, хоть убейте: почему именно оттуда они начинают? – возмущался Мрачек.
– Видно, им выгоднее так, – спокойно ответил Боровик.
Дальше события развивались непонятно. Пользуясь нерасторопностью союзных войск, фашисты оккупировали Рим, освободили арестованного Муссолини и поставили его во главе правительства Северной Италии. Атмосфера в подполье накалилась. Иржи Мрачек себя не помнил от гнева.
– Горе-вояки? – восклицал он. – Привыкли чужими руками жар загребать. Что можно ждать от этаких, с позволения сказать, войск?
Поздней осенью сорок третьего года тройка, на обязанности которой было выявление и уничтожение предателей, пополнилась по решению лагерного подполья новым членом капитаном Советской армии Максимом Глушаниным. По возрасту он был моложе Иржи Мрачека, за ним следовал Антонин Слива, а самым молодым из четверых был Константин Боровик. В те дни ему исполнилось двадцать четыре года.
Двое чехов и двое русских сдружились. Боровик обучался у Сливы чешскому разговорному языку. Узнав об этом, Глушанин тоже пошел к нему в ученики.
Таким образом наладился «обмен языками»: чехи, в свою очередь, изучали русский. Почти не было случая, когда бы друзья не урывали у ночи часок-другой на эти занятия. И чем богаче становился у каждого разговорный словарь, тем интереснее и горячей проходило учение.
Обычно поступали так: одну ночь уделяли чешскому, а другую русскому языку.
В такие-то ночи и родилась мысль о побеге из лагеря.
Первым эту мысль подал Максим Глушанин.
– Бежать… бежать… – убежденно сказал он. – Нет больше мочи копаться в собственных мыслях и чувствах. Эта рабская жизнь в конце концов высосет из нас все силы, окончательно убьет все человеческое, иссушит мозг. Что до меня, то заявляю: не могу больше терпеть. У меня душа болит сильнее, чем ноги, руки и спина. Хочу быть человеком, товарищи!
– Но как бежать? – спросил Мрачек.