– Ссадил?
– А то! – Прохор усмехнулся.
– Бомбардировщик?
– «Ю-88».
– Шел он к цели?
– Какое это имеет значение?
– А такое, что своим тараном ты не только его уничтожил, но и цель уберег.
– Да ведь у меня боезапас почти не тронут был! – в сердцах крикнул Прохор и так ударил меня по плечу, что заныла ключица. – Ты пойми, аккуратист: я же его огнем должен был. А тут такое дело: в какие-то кусты свою «осу» засадил. Черт его знает, в каком она виде!
– Размен был бы выгоден, даже если бы ты «осу» совсем разложил: бомбардировщик с полным грузом в обмен на истребитель… – убеждал я.
– Это по-твоему, по-аккуратному. А по-моему, не так. – Он снова поднял было руку, но я вовремя увернулся от его ласки. – Будь я на месте командира соединения, непременно снял бы такого, как я, с командования полком.
Он с досадой взмахнул рукой и, не раздеваясь, повалился на койку. Через минуту ровное дыхание говорило о том, что он спит. Сон его был крепок и глубок. Словно он сам только что не приговорил себя к отрешению от командования частью. В третий раз.
Я не знаю, чего он заслуживает: взыскания или награды. Не знаю. Может быть, и вправду: нельзя воспитывать доверенных тебе людей, нарушая самим созданные правила. Может быть, может быть… Но мне по-прежнему мило его горячее сердце. Даже если его «снимут с полка», я глубоко убежден: он снова заработает его. И вот помяните мое слово: он обязательно получит Героя. С таким сердцем нельзя не получить. Но это будет уже другой человек, это будет волевой командир без стихийных противоречий – герой во всех отношениях.
Глядя на Прохора, вы, наверное, захотели бы спросить: правда ли, что за плечами этого беспечного, беззаботно улыбающегося человека больше двухсот боевых вылетов? Правда ли, что в его активе сотня воздушных боев? Может ли быть, чтобы этот присяжный балагур, как ни в чем не бывало, уже «сунул в мешок» шестнадцать немецких самолетов?
Но достаточно вам перехватить любовный взгляд, каким полковник следит за своим любимцем, когда тот этого не замечает, и вы поймете: все – именно так.
Наш полковник – не любитель выражать свои чувства в бурных излияниях. Он скуп на слова, медлителен, даже как будто немного ленив в движениях, но жестоко ошибется тот, кто поверит, будто под этим спокойствием не скрывается огромный темперамент. Это хорошо известно нам, видавшим нашего полковника во всяких обстоятельствах и знающим, какой краской гнева подчас наливаются лицо, шея, даже глаза его. Но и тут, как всегда, лишь несколько сухих, еще более спокойных, чем обычно, слов. А что уж скрывать – едва ли кто-либо во всем соединении вызывал краску гнева на лице полковника чаще, нежели его и наш общий любимец Прохор! Тем не менее мне никогда не доводилось уловить во взгляде полковника ничего, кроме беспокойства, когда он следил за взлетом машины, уносившей Прохора в боевой полет. Зато единственный случай, когда я слышал открытое восхищение полковника, относится именно к Прохору.