Фельдфебель был старый служака из царских мордобоев, он предложил мне не поднимать шума и своими средствами ликвидировать происшествие, чтобы не создавать себе хлопот со следственными органами: попросту вывести всех в расход ночью в лесочке. Я обещал ему подумать над столь мудрым выходом, а пока велел доставить ко мне этого егеря-вожака. От него я узнал, что среди беглецов был провокатор – ставленник фельдфебеля. Оказывается, держиморда был умней, чем я думал, он знал настроения солдат и офицеров и, как впоследствии оказалось, по поручению контрразведки имел целую сеть шпиков: унтеры в ротах, вестовые среди офицеров держали его в курсе дела. Весьма вероятно, что и мои настроения были ему известны не хуже солдатских. Это создавало для меня совершенно дурацкое положение Я стоял перед угрозой крупных неприятностей со стороны контрразведки. Если так, то о бегстве не могло бы быть и речи. Нужно было сделать выбор: с фельдфебелем против моих дезертиров или с ними против фельдфебеля?
Между тем егерь-хитрец очень тонко дал мне понять, что он со всей честной компанией не прочь был бы попробовать удрать еще раз. Приставленный к ним караул его не смущал: часовые готовы к ним присоединиться. Вся заковыка в фельдфебеле. Для них он был таким же препятствием, как и для меня. «Ежели бы этого гада… к ногтю», – недвусмысленно заявил егерь. Сами понимаете, подобное предложение означало полный развал. По-видимому, мой офицерский авторитет стоил в их глазах не много. Ясно: всеобщий кавардак был на носу…
И я решил вовремя из него уйти. Я дал егерю наган. Остальное предоставлялось ему, с тем, что в случае провала я ничего знать не знаю.
В следующую ночь наш фельдфебель отправился к праотцам, а дезертиры – в тайгу. Вместе с ними и я покинул ряды христолюбивого воинства господ меркуловых и дидерихсов, целиком и полностью отдавших себя в руки японцев.
Если бы вопрос встал так, что драться необходимо во что бы то ни стало и уйти от драки некуда, то я уж предпочел бы драться с красными против японцев, чем с японцами против красных. А то, что мы деремся, в сущности говоря, не за кого иного, как за японцев, становилось с каждым днем яснее. Сказочки о дружеской помощи перестала быть убедительными даже для наименее развитых.
В общем, вопрос был ясен, и я дал тягу.
Некоторое время я слонялся по тылам в качестве командированного, потом, когда все сроки командировкам вышли, пришлось искать другие формы существования. Возможно, что это кончилось бы плачевно, если бы я не встретил некоего Янковского. Значительное состояние позволяло ему оставаться вне армии и чувствовать себя независимо. К моему удивлению, несмотря на безнадежность положения, он не только не давал стрекача за границу сам, но не перевел туда и своих огромных средств. Я не понимал, что это такое: тонкий расчет или донкихотство? Он смеялся над общим развалом и уверял, что белый «порядок» сам собою возьмет верх над революцией. Он утверждал, что именно теперь, в период наибольших затруднений, нужно привлекать деньги в Россию, что каждый рубль, вложенный здесь, окупится сторицей. У него в числе прочего было огромнее имение на берегу залива Петра Великого, целый полуостров, он так и назывался полуостровом Янковского. Туда он пригласил меня кем-то вроде старшего приказчика или управляющего большим оленьим хозяйством. И здесь одно небольшое происшествие сыграло существенную роль в моей последующей судьбе. Однажды, когда я на рассвете объезжал заимку, из тайги вынырнул долговязый худой человек и преградил мне дорогу. Это был егерь – зачинщик солдатского побега. Оказывается, с несколькими товарищами он добрался до красных и теперь вернулся уже с поручением оттуда. Он жил нелегально, по чужим документам, и просил устроить его на такую работу, чтобы он мог постоянно бывать в тайге. Это было в моей власти, я взял его егерем. Под его руководством я стал постигать тайгу. От него я заразился настоящим вкусом к жизни и снова поверил ему, что есть на свете настоящее дело и настоящие люди.