Корней обернулся к старшему сыну:
– Вот оно, Ванятка, видел?! Их-то мы и спугнули давеча. Какой же у тебя был проводник, что он тебя потерял? Плохой проводник был.
– Может быть.
– Кто он?
– Не знаю.
– Пограничник?
– Нет.
– Надо думать. Те не потеряют. А кто же?
– Не знаю, право. Я не спрашивал.
Корней недовольно покосился.
– Шел с человеком и не знаешь, кто он? У границы так не делают… Ну да ладно, дело твое. Теперь-то ты что намерен делать?
– Идти дальше.
– Один ты не найдешь пути. Здесь на углах надписей нет. Тебе все-таки куда надо-то?
– Я же сказал – к Синему Утесу.
– Все-таки к Синему?
Ласкин придвинулся к цыгану так, чтобы ребятам не было слышно.
– Выручите меня, проводите к этому Утесу. Мне будет… очень неловко вернуться в город, не побывав на границе. Это неудобно.
– Неудобно? Вон как!
Ласкин еще понизил голос:
– Я вам хорошо заплачу.
Корней засмеялся.
– Мне деньги ненадобны. Я не деньгами живу, а вот этим, – он протянул вперед жилистые, обильно поросшие курчавым волосом руки. – На что мне в тайге деньги?
– Деньги – всегда деньги.
Корней насупился. Ласкину казалось, что он колеблется; остается сделать небольшое усилие, чтобы уговорить его. Ласкин хотел показать деньги, но помешал шум в сенях. Дверь распахнулась, и Ласкину пришлось вцепиться в лавку, чтобы не свалиться. Раскрыв рот, он смотрел на входящую женщину. Это была Авдотья Ивановна. Она казалась постаревшей и растолстевшей, но все дышало в ней прежней мощью, таким же багровым пламенем сверкали растрепавшиеся со сна рыжие волосы. Однако, вместо того чтобы броситься на Ласкина, она скользнула по нему равнодушным взором.
– Расшумелись, ажно мне в чулане слыхать.
– Повернулась бы на другой бок, мать, – усмехнулся Корней и, кивнув в сторону женщины, пробурчал Ласкину: – Моя хозяйка Гликерия Ивановна, прошу любить. У них в роду все таковы: здоровы, как лошади, а спят вполглаза.
– Чаевать станете? – спросила Гликерия.
– Какой чай, мать?! Спать надо. Куда гостя положим?
– Не побрезгуете на сеновале? Вольно там, тепло и дух приятный, – обернулась хозяйка к Ласкину.
Тот все еще не в состоянии был справиться с волнением. Сходство Гликерии с женой Назимова было поразительно. Он не сразу ответил:
– Мне все равно. Могу и на сеновале.
Ласкина проводили на чердак, заваленный сеном. Оставшись один, он вырыл в сене глубокую яму и лег. Хотелось подумать. Нужно было решить вопрос о том, что же делать дальше. Ведь он так и не получил от цыгана ответа на просьбу проводить к границе. Может быть, придется весь завтрашний день потратить на то, чтобы издалека вернуться к этой теме и найти способ уговорить его. А что, если посулы его не соблазнят? Что тогда делать? Бежать? Не зная местности? Глупо. Все глупо. Все, от начала до конца. Какой дурак уверил его в том, что здесь налажены твердые связи?.. Предатель Ван. Проклятый старик. И эта Гликерия! Неужели сестры?.. Что, если сюда явится Авдотья…