— Все равно не буду оперировать! — стукнув кулаком по спинке дивана, вдруг снова выкрикнул Рыбаш. — Это же черт знает какая кустарщина… В Москве, в пятьдесят девятом году…
— Ладно, слышали! — грубо прервал Степняк. — Хотел бы посмотреть на вас во фронтовой обстановке!
Казалось, Рыбаш только и ждал этого возражения.
— Война кончилась четырнадцать лет назад. И если вам угодно утешаться фронтовыми воспоминаниями…
— Два неотложных случая в приемном отделении — это вы понимаете?
Мезенцев подошел к спорящим.
— Я думаю, молодой коллега прав в одном, — неторопливо, словно начиная лекцию, обратился он к Степняку: — в таком возбужденном состоянии оперировать не следует. Аппендицит и грыжу, если вы не возражаете, я соперирую с товарищем… — он вопросительно взглянул на Гонтаря.
— Гонтарь, — хрипло, как в первый день появления в больнице, подсказал тот.
— Именно, именно! — Мезенцев, улыбаясь, кивнул. — Ужасная память на фамилии, прошу не обижаться… Может быть, вы, товарищ Гонтарь, предупредите сестру, чтобы готовилась к операциям?
Гонтарь растерянно оглянулся на Рыбаша. Тот, отвернувшись, барабанил пальцами по колену.
— Идите, Наумчик, — посоветовала Лознякова. — Завод рядом, Таисия Павловна вернется быстро.
Степняк шумно высморкался и уселся за свой стол:
— Не так рассчитывал я открывать больницу…
Гонтарь вдруг обрел дар речи. Уже из коридора, заглянув на мгновение обратно в кабинет, он неожиданно весело и легко сказал:
— А ч-что? И очень хорошо о-откроемся! Если бы вы в-видели, в к-каких условиях я начинал на Куйбышевской ГЭС… Там т-тоже привезли двух сразу. Производственные травмы. Представляете?… А я один, и н-надо…
Он смутился, поймав любопытно-насмешливый взгляд Мезенцева, и отступил в коридор.
— Потом обязательно расскажете! — крикнула ему вдогонку Лознякова и в наступившей тишине задумчиво спросила: — Каждый, наверное, помнит первую операцию?
Рыбаш зло и резко возразил:
— Предпочитаю помнить последнюю. Полезнее для дела.
— Для дела полезнее всего сохранять спокойствие! — отозвался Мезенцев.