Жена смотрителя зоопарка (Акерман) - страница 133
Хотя окружающим Антонина зачастую казалась беспечной, из ее записей явствует, что ее снедали тревога и страх. Она знала, что сама по себе создает на вилле атмосферу устойчивости, и утверждала, что «теплая, дружеская, почти лечебная» обстановка у них в доме, внушающая чувство безопасности, была всего лишь иллюзией. Да, конечно, на вилле у «гостей» были потрясающие условия, их не заставляли жить, согнувшись в три погибели за стенкой или скучившись в сыром подземелье. Однако по мере того, как нацисты затягивали удавку, игра в отведение глаз и заговаривание смерти превращалась в искусство воплощения возможностей и улавливания намеков. Как в польском фольклоре: картина, сорвавшаяся со стены, непонятный хруст под окном, метла, упавшая без видимой причины, тиканье часов там, где нет никаких часов, стол, издающий скрип, дверь, распахнувшаяся сама по себе, – все это предвещало смерть, бродившую рядом[80].
Чтобы обеспечить безопасность, приходилось терпеть множество мелких неудобств – например, часто заходить в разные магазины и покупать все в небольших количествах, чтобы не привлекать особенного внимания, или сушить одежду в доме, потому что никто не осмеливался вывешивать на улицу белье, очевидно не принадлежащее никому из домочадцев. Страх неизбежно сказывался на настроении каждого. Но, будучи смотрителями зоопарка, Жабинские понимали и что такое бдительность, и что такое хищники: в болоте с гадюками приходится просчитывать каждый шаг. Из-за опасностей военного времени было не всегда понятно, на кого или на что можно рассчитывать снаружи или внутри, кто верный, а кто предатель, кто хищник, а кто жертва.
Поначалу никто не знал, что в зоопарке находится тайное убежище, и Жабинским приходилось добывать дополнительную пищу и разрабатывать планы побегов исключительно своими силами. По счастью, они узнали, что их старинная подруга, Янина Бухгольц, психолог и страстная ценительница живописи, является важной фигурой в «Жеготе». Во время оккупации Янина официально работала как зарегистрированный переводчик нотариуса в конторе, куда Антонина заходила узнать новости после того, как в 1939 году разбомбили зоопарк. Поскольку контора занималась множеством различных документов, жалоб и заявлений, бумаги слетали со столов, горами громоздились на полках, поднимались опасными сталагмитами с пола и казалось, вот-вот обрушатся в любом месте. Этот бюрократический кошмар, эта захламленность маскировали истинную жизнь конторы, бывшую нервным центром подполья; здесь готовились арийские документы, подыскивались надежные квартиры, отсюда отправлялись курьеры, распределялись средства, строились планы саботажа и составлялись письма к людям в других гетто. В конторе Янины связные получали инструкции и приносили отчеты, что означало постоянное хождение туда и сюда толп народу, но, как и Жабинские, она практиковала искусство прятать все на виду, в данном случае – в подобии хаоса, который вызвал бы оторопь у любопытного нациста, и тот не стал бы совать нос в эти пыльные, шаткие кипы бумаг. По воспоминаниям одного из выживших, нацисты намеревались шаг за шагом, посредством взаимосвязанных указов, создать систему донесений, которая сделала бы невозможными любые махинации, с помощью которой можно было бы установить местоположение любого горожанина с безукоризненной точностью. Поэтому было необходимо тщательно готовить фальшивые удостоверения личности, документы и легенду для людей в бегах, ведь польские католики, жившие в основном в многоэтажных домах, могли предоставить и церковные, и муниципальные записи, оставшиеся с довоенных времен, в том числе свидетельства о рождении, крещении, венчании, уплате налогов и смерти, а также документы на наследство. Под новыми документами иногда подразумевались «надежные» бумаги, способные выдержать внимательную проверку гестапо, а иногда ненадежные («липовые»), которые не прошли бы никакой проверки. Вот как описывает процесс подготовки документов Гуннар Паулссон: