Подведение итогов
Все еще оставаясь на нелегальном положении, Магдалена Гросс вышла замуж за Маурыция Френкеля (Павла Зелинского), и после Варшавского восстания они переехали в Люблин, город на востоке страны, где художники и интеллектуалы собирались в кафе «Палета». Здесь она познакомилась с авангардом городского артистического мира, включавшим многочисленные театры без слов: музыкальный театр, танцевальный театр, рисовальный театр, театр теней… Имеющий давнюю традицию польский кукольный театр политической сатиры за время войны исчез, однако в Люблине Магдалена встретилась с энтузиастами, которые мечтали о первом кукольном театре новой Польши, и ее попросили придумать марионеткам головы. Вместо того чтобы сделать им грубые лица из папье-маше, она решила передать живые черты и украсить кукол шелком, жемчугами и бусинами. Первое представление прошло в Люблине 14 декабря 1944 года.
В марте 1945 года Магдалена с Маурыцием вернулись в только что освобожденную Варшаву, оставшуюся без электричества, газа и транспорта, где немногие сохранившиеся дома стояли покосившиеся, без окон. Жаждавшая снова создавать скульптуры, Магдалена с тоской спросила Антонину:
– Когда у вас будут животные? Я должна лепить! Я столько времени потратила впустую!
В отсутствие фламинго, марабу и прочих экзотических обитателей, она начала лепить единственную доступную модель – утенка, и, поскольку Магдалена принадлежала к числу медленно работающих художников, ей постоянно приходилось переделывать работу по мере того, как утенок превращался во взрослую птицу. И все же это была ее первая послевоенная скульптура, повод для торжества.
В Варшаве, которую они знали до войны, проживало полтора миллиона человек; ранней весной 1946 года еще один вернувшийся, доктор Йозеф Тененбаум, писал, что осталось «самое большее, полмиллиона. И на самом деле я не видел здесь места для жизни даже десятой их части. Многие по-прежнему обитали в склепах, пещерах, подвалах и подземных бункерах». Сила их духа произвела на него сильное впечатление:
«Нигде в мире люди в целом не относились к опасности с такой беспечностью, как в Варшаве. Варшаве присуща какая-то удивительная жизнеспособность, заразительный дух отваги. Пульс жизни бьется в невозможно быстром темпе. Пусть люди плохо одеты, лица у них осунулись от явного недоедания, однако они сильны духом. Жизнь тяжелая, но неистребимая и даже радостная. Люди бегают, суетятся, поют и смеются с поразительной самоуверенностью…
Во всем чувствуется ритмичность и романтизм, даже заносчивость, от которой захватывает дух… Город похож на улей. Город трудится, разбирая руины и отстраивая новые дома, разрушая и созидая, расчищая пространство и заполняя его. Варшава начала выкапываться из руин в тот самый миг, когда последний нацистский солдат покинул ее пределы. И с того самого мига она строит, перекраивает, восстанавливает, не дожидаясь расчетов, денег или материалов»