.
По всему городу слышалась ария Альберта Гарриса – неофициальный гимн; «Песню о моей Варшаве» насвистывали, напевали и транслировали через громкоговорители на центральных площадях, где работали люди. «Варшава, любимая Варшава! Ты – смысл моих мечтаний, моих снов… Я знаю, что сегодня ты иная, кровавые пережила ты дни… Но ту, что в памяти осталась, я жертвой своей крови возвращу».
Ян вернулся из лагеря для интернированных весной 1946 года, а в 1947-м начал расчищать и ремонтировать, ставить новые здания и вольеры для зоопарка, в котором было всего-навсего триста животных, все местные виды, подаренные жителями Варшавы. Нашлось несколько пропавших зоопарковских животных, даже Барсуня, который во время бомбардировки сбежал из клетки через подкоп и переплыл Вислу (польские солдаты вернули его в большой бочке из-под солений). Магдалена сделала скульптуры «Петух», «Кролик I» и «Кролик II», работая еще медленнее обычного из-за пошатнувшегося здоровья (подорванного войной, как считала Антонина), и 17 июня 1948 года она умерла, в тот день когда закончила «Кролика II». Магдалена мечтала создать для зоопарка большие скульптуры, и Антонина с Яном сожалели, что этого не случилось, в особенности потому, что зоопарк представлял собой идеальный фон для крупных работ. В нынешнем зоопарке посетителей у главных ворот встречает выполненная в натуральную величину зебра с полосками из металлических прутьев, выгнутых, словно ребра. Некоторые из скульптур Магдалены сейчас украшают офис зоопарка, а также Варшавский музей изящных искусств, как того и хотели Антонина и Ян.
За день до 21 июля 1949 года, даты открытия возрожденного Варшавского зоопарка, Ян с Антониной поставили скульптуры Магдалены, «Утка» и «Петух», рядом с лестницей, ведущей к большому фонтану, прямо на пути посетителей. Двадцать первое июля в тот год выпало на четверг, но они, вероятно, не захотели открываться в пятницу 22-го, потому что эта дата все еще ассоциировалась у людей с несчастливым днем 1942 года, когда началась ликвидация Варшавского гетто.
Спустя два года Ян неожиданно оставил директорскую должность, хотя ему было всего пятьдесят четыре года. Послевоенная Польша под властью Советов не благоволила к людям, которые участвовали в работе подполья, и, возможно, из-за разногласий с правительственными чиновниками Яну Жабинскому пришлось подать в отставку. Настроения того времени передал Норман Дэвис:
«Каждого, кто осмеливался превозносить довоенную независимость или восхищаться людьми, сражавшимися во время восстания, чтобы эту независимость вернуть, считали опасным крамольником, еретиком. Даже у себя дома люди высказывались с оглядкой. Полицейские информаторы были повсюду. Дети учились в школах советского типа, где доносительство на друзей и родителей поощрялось, считалось правильным поступком»