Лёгкие работали легко и размеренно, ноги, уже давно привыкшие к подобным пробежкам, несли меня по протоптанным тропинкам Венсенского леса в сторону озера Гравель. К покрытым брусчаткой дорожкам я не приближался, тяжело по таким бегать, да и отдыхающие, прогуливавшиеся по лесу, постоянно останавливали, недоумевая, почему я бегу. Подобные пробежки большинству парижан были незнакомы. Я пытался объяснить или отмахнуться, но после стал бегать в глубине леса, приближаясь лишь к мостикам через ручьи или каналы, и написал большую статью о пользе пробежек и разных спортивных занятий, приведя примеры из зарождавшейся спортивной медицины. Хорошо тут, мне нравится, но и на тропках дышащих свежим воздухом парижан хватало, в большинстве своём это были пожилые мужчины, некоторые с тросточками, но за полтора года они ко мне привыкли: в основном здесь гуляют завсегдатаи, и мы знаем друг друга по именам и киваем при встрече. Если человек интересный, у нас иногда возникают дискуссии, тогда я бегаю вокруг него, ведя беседу, это тоже непростое дело, разговаривать и бегать, нужна специальная методика, чтобы не сбить дыхание.
Сегодня я выбежал немного раньше. От моего дома до этого леса двадцать минут трусцой, потом полтора часа бега по лесу, все мои. Пока знакомых не встречалось, так как старички – жуткие педанты, выходят на прогулку в определённое время, так что повстречаемся с ними чуть позже, на обратном пути. Я стараюсь не прерывать свои занятия, такие пробежки мне доставляют немало удовольствия. Однако последние два дня я не мог их совершать, так как был занят, у меня довольно часто бывают подобные пропуски, чаще всего просто из-за моего отсутствия в Париже.
Я добежал до огромного дуба за озером и, развернувшись, потрусил обратно. Вот теперь знакомые стали попадаться. Первый же знакомец остановил и печально сообщил, что вчера умер отставной жандарм, он был среди таких гуляющих людей, хороший дядька, мы часто с ним общались. Жаль. Пока бежал дальше, все остальные тоже сообщили о смерти этого достойного парижанина. В конце концов это стало уже раздражать, так что на улицу я выбежал с некоторым облегчением.
Однако на выходе из леса меня остановил окрик. Причём звучал он на русском, молодо и задорно:
– Господин Ларин! Можно вас на минутку?
С русскими за всё это время проживания в Париже я практически не общался, хотя здесь их хватало, просто не видел смысла. Общался с химиками, тот же Менделеев со своими знакомыми у меня месяц жил, но сам на приглашения не реагировал. Мне одного раза хватило, первого, где молодой пехотный поручик обвинил меня в их проигрыше в Русско-японской войне. И это при том, что все в мире благодаря Эриху знали о приказе императора, где запрещалось мне участвовать в этой войне. В общем, я поручику чуть нос не сломал, еле разняли. Послание императора у меня было в банковской ячейке. Банк ещё не закрылся, поэтому я быстро скатался на наёмной коляске и забрал из сейфа доказательства того, что не виноват в произошедшем. Чтобы сторонние свидетели этого конфликта, а там были и представители прессы, видели, что проигрыш в войне был не по моей вине. Да я и сам был в шоке: они проиграли, а виноват я. Тот поручик, изучив письмо, то краснея, то бледнея, принёс мне извинения, он думал, что это всего лишь слухи. Некоторые же сомневались, что письмо настоящее, фальшивкой называли. С тех пор я зарёкся общаться с русскими, одни претензии, никакой благодарности.